Шрифт:
Сказ о чуде
Казалось бы, тихая, спокойная сентябрьская ночь опустилась на уральский лес. Но вдруг поднялся шквальный ветер, и огромные чёрные тучи, словно огромные чёрные корабли, приплыв со всех сторон, в каком-то странном, я бы даже сказал – военном, порядке построились и нависли над лесом. Ухнуло. Потом ещё. Ещё. И вот уже целая канонада небесного грома сотрясала воздух и землю. И засверкали молнии, подобные огромным турецким саблям. Они вонзались в несчастный лес, расщепляя стволы кустарников и деревьев, срезая, словно бритвой, их ветки. Иногда что-то вспыхивало, но, слава богу, пожара быть не могло, потому что лил дождь. Лил крупный и густой дождь.
Но полюбуйтесь ещё на одно, тоже вполне осязаемое, да только не очень-то симпатичное чудо, точнее сказать – Чудо-юдо. Появившись непонятно откуда в лесу, это Чудо-юдо ползло. Оно ползло сквозь чащобу, раздвигая трёхметровым чешуйчатым телом стволы приличного калибра и раздавливая им любую живность. Оно хваталось лапами с длинными когтями за всё, за что только можно было ухватиться, отталкивалось острыми коленями и ползло. Ползло и… стонало. Выбравшись на светлую поляну, существо приостановилось. Под взгляд его алых, чуть дымящихся – без зрачков! – глаз попал внушительных размеров пень. Продолжая стонать, оно взгромоздилось на него. Оно село, подобно человеку, пристроив зад и согнув в коленях задние лапы. У существа кровоточил бок, на его жабьей морде лежала печать страдания. Так, как делает это человек рукой, существо пошарило передней лапой под пнём, и вот в его когтях блеснула ампула – граммов эдак на двести. Трясущейся лапой чудище поднесло к пасти ампулу и… выронило её. Всё бы ничего, ампула упала рядом с пнём, в траву, но в траве предательски спрятался камень. Услышав лёгкий звук разбивающегося стекла, чудище взвыло, да так, что лес замер: птахи перестали петь, дятел – тюкать, болото – пузыриться. Наконец существо отревело. Вскоре в его когтях блеснула вторая, точно такая же ампула, и она была последней. Резким движением Чудо-юдо вогнало стеклянную «торпеду» прямо себе в рану, ампула лопнула, встретившись с рёбрами. Чудовище взвыло почти так же, как и до этого. Но спустя минуту мерзкое, ужасное тело успокоилось и обмякло. Алые глаза потухли. А уральский лес наоборот – снова ожил.
Вот уж год, как сорокалетний Михаил Евгеньевич Кремниев являлся пенсионером. Пенсию получал по инвалидности. Заболевание у него было странное, медицине не известное. Двадцать лет назад, вернувшись из армии, Миша Кремниев устроился на единственный в городе металлургический завод учеником кузнеца. Кстати, современный кузнец – это вам не тот языческий лохматый силач с испариной на лбу да в кожаном фартуке, кующий мечи, подковы и гвозди, – это совсем другой персонаж: чумазый работяга в суконной робе, на голове которого пластмассовая каска, на носу – защитные очки, его слух защищают наушники, а с недавнего времени – беруши. Этот человек находится возле огромного пресса, где вручную (щипцами) подкладывает под молот пятидесятикилограммовые стальные, алюминиевые или титановые чушки или то же самое делает при помощи манипулятора.
Вот к такому кузнецу-работяге и прикрепили Мишу Кремниева, только что отслужившего в армии, на два месяца учеником. А через два месяца способный ученик сдал на разряд и начал работать самостоятельно. А ещё через пять лет Мишу Кремниева все коллеги по цеху (вплоть до начальника цеха) стали величать Михаилом Евгеньевичем.
Девятнадцать лет Михаил Евгеньевич Кремниев отдал заводу. Работал себе человек, работал и вот на тебе – рядовой медосмотр. Отоларинголог проверяет слух, а слух-то у кузнеца сверхотменный. Вроде бы это хорошо? Но заступил как-то бригадир-кузнец на смену и… из ушей его внезапно потекла кровь. Звуки он стал слышать в десятки раз отчётливей обычного человека. Беруши помогали, но от грохота пресса порвало ушные перепонки.
Боль позже отступила, а неизвестная в мире медицины болезнь осталась. Кремниева направили в Москву. В Москве врачи собрали консилиум, постановили: обострённый слух, чем громче произнесённый звук, тем хуже ушным перепонкам. Взвинченная человеческая речь, надрывное мяуканье кошки, близкое жужжание пчёлки – ещё куда ни шло, а вот, к примеру, громкий стук, резкий хлопок, грохот, взрыв – всё это могло сыграть очень злую шутку со слухом, вплоть до глухоты. Закончив обследование, светилы медицины прописали необычному больному беруши, дали инвалидность, свалив всё на профболезнь, и отпустили с миром.
Простившись с заводом, Михаил не спешил искать новую тихую работу, пенсия по инвалидности была не такой уж плохой (приплачивал завод). Да и много ли надо одному, ведь за всё время сознательной жизни он так и не женился и детей не завёл. А родителей он схоронил несколько лет назад: мать умерла от рака, после чего от горя у отца не выдержало сердце.
Почти год бывший кузнец валял дурака, редко с кем общался из друзей, знакомых и родственников, но зато за это время он пристрастился к чтению. Записался в заводскую библиотеку и мало того, что брал книги на дом, так ещё и два-три раза в неделю посещал читальный зал, там садился обычно в какой-нибудь угол и читал, читал, читал. Он увлекался этим настолько, что не всегда вставлял в уши беруши. А иногда и вовсе забывал про них.
Сегодня он снова пришёл в этот храм святой тишины, вечных страстей и истин. Поднялся на второй этаж, с трепетом открыл обычные деревянные двери и проник в атмосферу, где одни люди с жадностью поглощали фантазии и мысли других людей, называемых в мире писателями.
– Губермана, если можно. Любую книжку.
– Минутку…
Миловидная блондинка – библиотекарша Варя – скрылась в «книжных джунглях» и вскоре, лучезарно улыбаясь, вынесла Кремниеву томик стихов.
– Спасибо, – сухо поблагодарил он и удалился в свободный угол читального зала.
Всё это время, точнее, целый год Варя наблюдала за высоким, чуть седовласым, с умными карими глазами мужчиной, и каждый раз, когда Михаил приходил в библиотеку, а именно – в читальный зал, где она работала, сердце её стучало сильнее, чем обычно. Глядя на него, она мысленно отмечала: «Надо же, всегда выбритый и чисто одетый». И частенько беспокоилась: «Неужели женат?» Затем успокаивалась: «Хотя кольца нет». А ещё она иногда думала: «Какой мужчина! Жалко, кажется, глуховат…»
К своим двадцати девяти годам библиотекарша Варя получила высшее образование, сходила, как говорят, замуж, родила мальчика, развелась и теперь жила тихой, монотонной жизнью с матерью-пенсионеркой и девятилетним сынишкой.
Стихотворения Губермана были занятными: весёлые умные четверостишия жемчужными бусинками нанизывались на нить доверительного разговора автора с читателем. Поглощать это легко. Закончив читать, Кремниев подошёл к столу библиотекаря и вернул книгу. Варя невольно привстала.
– Как вам Губерман? – с неким волнением спросила она.
– Смешно, поучительно.
– Мне тоже по душе его «гарики». И даже мат у него уместен.
– Ещё как! – согласился бывший кузнец. – Правда, я за свою трудовую деятельность наслушался этой скабрёзности выше крыши.
– Кстати, вы так давно сюда ходите, а мы даже не знакомы. Меня Варей зовут, – женщина протянула ему свою маленькую ручку.
– Я знаю. Меня – Михаилом, – он бережно пожал её ручку своей клешнёй.
– И я знаю, что вас зовут Михаилом. Конечно же, вы работаете на нашем металлургическом.