Веселие Руси. XX век
Шрифт:
В июле 1945 года майор Красной Армии П.Е. Брайко, слушатель Академии им. М.В. Фрунзе и Герой Советского Союза, направил Сталину подробное описание своих наблюдений, сделанных во время поездки в отпуск домой, в Черниговскую область. Его замечания касались и других областей Украины, которые проехал Брайко по пути домой. Автор отмечает, что и в прежние времена, несмотря на то, что местные руководители «пропивали все», его родное село жило зажиточно, у колхозни – ков был хлеб, ибо люди «работали, не зная усталости, даже видя, что их руководители пропивают и транжирят колхозное добро, думая только о своей шкуре» [682] . Сейчас же, к концу войны, замечает Брайко, колхозники не хотят работать и спрашивают: «Когда распустят колхозы?» Корень зла, по его мнению, в местных колхозных и районных руководителях. Вот как Брайко живописует их нравы и «стиль руководства»: «Заинтересовавшись этим вопросом, я беседовал со многими колхозниками, побывал на разных совещаниях в сельском совете, колхозах
682
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 888. Л. 51–56.
За 1944 год колхозы не сдали свеклу на сахарные заводы. Она осталась зимовать на поле. Ее начали таскать на самогон – растаскали половину. Но кто же? В первую очередь – «актив». В селах процветает взяточничество. Например, районный врач товарищ Кисель без пол-литра у курицы не перевяжет и пальца.
Для того чтоб колхознице, у которой муж в Красной Армии, а дома 3–4 детей, привезти с поля заработанную солому для отопления квартиры, она должна своему бригадиру поставить литр водки и хорошую закуску. Но поскольку этой возможности она не имеет, она должна замерзнуть или ночью идти с веревкой на поле и воровать солому или идти воровать свеклу, гнать водку и давать бригадиру, чтобы дал лошадей привезти солому. Либо замерзнуть, либо пойти под суд за воровство.
Село Митченки стало центром снабжения водки для района. РО НКВД и НКГБ решили повести борьбу с водкой, направили своих уполномоченных в села. А последние, приехав в село, собрали водку, отобрали аппараты у тех, кто думал выгнать водку для бригадира, и передали их постоянным самогонщикам – «активу». Таким образом, в районе беспрерывно потекла водка. Руководители пьянствуют совместно с бывшими немецкими работниками, гарантируя им безопасность. На вопрос колхозникам, почему они не хотят работать в колхозе, они отвечают: «Зачем нам ходить на работу? Нам ничего все равно не дадут за труд. Все равно все пропьют».
На массовые обращения жен красноармейцев-фронтови-ков ни сельские, ни районные руководители не обращают внимания и не оказывают помощи. Хуже того, даже по-человечески не поговорят. Пострадавшим от войны колхозникам жилищных помещений до сих пор не строят. Имеются факты грубого нарушения постановлений СНК, в частности постановления от 1944 г. о контрактации рогатого скота. В самом районе – массовые хищения государственного добра. Не очень давно на маслозаводе в Малом Батурене скомбинировали так, что сумели похитить с маслозавода 6 центнеров масла, 8 центнеров сыра и прочее. Все получаемые изделия и товары в район для колхозников, или инвалидов, или учителей где-то исчезают в районе. А если дойдет в село, то тоже сразу исчезает, а рядовому колхознику ничего не попадает.
В селе и во всем районе полный зажим критики. Все колхозники дрожат, на собраниях о недостатках никто не говорит, а особенно о пошлых делах нерадивых колхозников и руководителей. Последнее время совсем на собрания никто не ходит и не интересуется ими, заявляя: «Все равно по-нашему не будет». Приезжающие фронтовики, бывшие руководители сельского хозяйства до войны, видя такую несправедливость, пытались указать руководителям района. Но таких быстро снова отправили в Красную Армию, несмотря на их инвалидность, либо направляли в Западную Украину, чтобы они не мешали таким «руководителям» продолжать «работать». Так поступили с Откидачем Федором Павловичем и Ермольченком Иваном Евменовичем. Видя это, остальные боялись и боятся раскрыть рот. Некоторые пытались писать жалобы вышестоящим органам, вплоть до центра, но письма не проходили, а в районе знали об этом. Видимо, там тоже гоголевские почтмейстеры есть. Авторам тогда нехорошо» [683] .
683
Там же.
К концу войны политика алкогольной стимуляции ударного труда приобрела огромный размах. Так, в 1945 году на январь и февраль было отпущено следующее количество «поощрительного» алкоголя:
Наркомату путей сообщения – 250 тыс. декалитров
Наркомавиапрому – 130 тыс. декалитров
Наркомуглю – 180 тыс. декалитров
Наркомчермету – 140 тыс. декалитров
Наркомцветмету – 107 тыс. декалитров
Наркомвооружения – 80 тыс. декалитров [684] .
684
Такала И. Р. Указ. соч. С. 249
Всего для 18 основных наркоматов (без Наркомата обороны и НКВД) и Главсевморпути полагалось 1 млн 300 тыс. декалитров водки. На предприятиях и стройках этих ведомств трудилось в тот период примерно 10 млн человек. Это означало, что на каждого работника приходилось примерно по 1, 3 л водки в квартал. Однако если из этой массы исключить работавших детей и подростков в возрасте до 17–18 лет и хотя бы половину работавших женщин (многие из них в военные годы пили наравне с мужчинами), а также учесть принцип избранного распределения поощрительных фондов, то для оставшихся 2–3 миллионов норма получится солидной – примерно по бутылке водки в неделю [685] .
685
Там же.
Таким образом, в тылу Великой Отечественной войны алкоголь проделал путь от изгоя трудового фронта до почетного участника схватки с врагом и универсального средства в деле «труда и обороны». Легитимация водки приносила социальные плоды. В 1943 году перед властями встала необходимость решения вопроса о рабочем пьянстве, и в Москве у Павелецкого вокзала открывается вытрезвитель.
До сих пор мы говорили о распределении и потреблении алкоголя, не затрагивая проблему его производства. В силу особого значения алкоголя как стратегического ресурса оно не могло не стать важной составной частью экономической политики воюющего государства. Действительно, помимо развития производства водки и спирта в местностях, приближенных к театру военных действий (о чем говорилось в документах ГКО), в разных регионах создавались новые предприятия и организовывался выпуск водки на пищевых заводах иного профиля. В период войны в восточных районах было построено 26 спиртовых заводов. В частности, в 1943 году был открыт крупный Канский биохимический завод в Красноярском крае. Вся его продукция шла на фронт, в том числе на обеспечение «наркомовских 100 граммов». Пищевого спирта тогда не хватало, обходились техническим – его пили, им лечились, из него гнали водку. Очистка по тем временам была кустарной, почти символической, и за напитком надолго закрепилось народное название – «сучок» [686] . Общая ситуация в водочной отрасли экономики была далеко не благополучной. Анализ документов военной поры дает нам шокирующую картину колоссального несоответствия между производством алкоголя и его потреблением.
686
См.: Рак Л. Как нашли спиртопровод // Красноярский рабочий. 2002. 16 февраля.
В целом по стране пищевая промышленность лишилась 40 % технологического оборудования и половины своей энергетической инфраструктуры. Более 50 % пищевых предприятий оказались в зоне оккупации и в прифронтовой полосе. Многие из них обратились в развалины, а оборудование было вывезено в Германию. Наиболее серьезно пострадали 5500 предприятий маслобойно-жировой, кондитерской, сахарной, консервной отраслей. Разумеется, в условиях общего падения уровня пищевой промышленности не могла не пострадать и ее спиртоводочная составляющая. Интересно сопоставить данные о производстве водки и ее исходного продукта – спирта-сырца – с соответствующими данными по иным видам пищевой продукции. Изучение ранее недоступной исследователю секретной статистики дает такую возможность [687] :
687
РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 41. Д. 239. Л. 129. Данные взяты из Статистического сборника «Народное хозяйство СССР в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», подготовленного под грифом «Совершенно Секретно» в качестве Приложения к еженедельному Статистическому бюллетеню ЦСУ СССР № 41 (540) от 11 ноября 1959 г.
Производство важнейших видов продукции пищевой промышленности (в процентах к 1940 году)
Таким образом, падение производства как спирта-сырца, так и водки было почти катастрофическим: в 1943 году оно доходило до предельно низкого уровня в 20 % от масштабов производства водки в «благополучном» 1940 году. Если не считать производства папирос и сигарет, а также некоторых других «нестратегических» видов пищевой продукции (как крахмал, патока), спиртоводочная промышленность была одной из тех отраслей советской экономики, которые больше других пострадали от войны. Вместе с тем она представляет собой наиболее яркий пример максимально эффективной мобилизации, концентрации и распределения ограниченных ресурсов в условиях военной экономики. Производилось мало, пилось много – так можно определить алгоритм алкогольной проблемы в военных условиях. Представляется, что в период Великой Отечественной войны алкоголь потреблялся в более умеренных дозах, но более широкими слоями населения. «Наркомовские сто граммов» выпивали многие их тех, кто вообще не пил до войны.