Веселые человечки: культурные герои советского детства
Шрифт:
Если в «Малыше и Карлсоне» педофилия связана с альтернативой нормативным семейным ценностям, то в «Голубом щенке» эта тема связана с жанровой сущностью детских мультфильмов. Поскольку мультфильмы имеют дидактическую цель, постольку они несут в себе дух романа воспитания. Bildungsroman имеет гомосексуальный субжанр — это coming-out story, который предлагает альтернативную модель взросления и социализации молодого человека [504] . В таком жанровом контексте вполне имеет смысл аналогия между Чебурашкой и Голубым щенком, о которой пишет Сергей Кузнецов. Оба героя поставлены перед задачей социализации. У обоих наличествует амбивалентная тендерная составляющая. Соответственно, обоим им приходится находить альтернативные модели взросления;
504
Липовецкий
Во всех трех мультфильмах тема педофилии связана с необходимостью поиска альтернативной картины мира — по разным причинам оказывается, что нормативная картина мира нефункциональна. Если в «Малыше и Карлсоне» нефункциональна семья, а в «Голубом щенке» нефункциональность задана изначальной инаковостью героя, то в «Чебурашке» нефункциональность имеет самый широкий характер: неудовлетворительным оказывается нормативный язык культуры.
В символическом смысле нормативная функциональность человека в рамках определенной культуры ассоциируется с фигурой отца, а альтернативная — с фигурами разного рода суррогатов, которыми и являются во всех трех мультфильмах старшие по возрасту и в разной степени странные мужчины. Как отмечено выше, Чебурашка пытается принять язык традиционных ценностей, таких, как дружба, вера в будущее, вступление в коллектив, совместное строительство и т. д., но эти попытки не приносят ему счастья. Соответственно отсутствуют в мультфильме и авторитетные фигуры «нормальных» мужчин, которые могли бы послужить моделями для символически-эмоциональной идентификации. Их место как раз и занимает экзотический Крокодил Гена с его тоскливыми песнями о том, как можно пытаться верить в общечеловеческие ценности и одновременно ощущать невозможность их реализации в своей собственной жизни. Влечение, организующее дружбу Чебурашки и Гены, — это влечение людей, ощущающих свою маргинальность по отношению к нормативному языку культуры и разделяющих чувство своей экзистенциальной заброшенности. Именно такая извращенная дружба производит впечатление «настоящей», поскольку она носит индивидуальный, уникальный характер на фоне стандартно-массовых моделей социализации.
До сих пор из поля нашего зрения выпадала старуха Шапокляк. Для понимания этого персонажа представляется продуктивным использовать понятие трикстера, разработанное в применении к советской культуре Марком Липовецким. Трикстер — мифологический клоун, шалун, нарушитель правил и границ. Нарушая правила и границы, трикстер преодолевает противоположности между отдельными пластами культуры, между полярными системами и реальностями. Таким образом, трикстер становится медиатором между советским и несоветским, официальным и неофициальным дискурсами. Характерным примером трикстера-медиатора является сказочный Буратино, а также, среди прочих, Остап Бендер, Чапаев и Штирлиц 19. По мнению Липовецкого, в советской культуре редки трикстеры-женщины, и поэтому Шапокляк представляет для нас особый интерес.
Действительно, Шапокляк сочетает в себе элементы противоположных друг другу культурных пластов. Названная в честь Chapeau-Clack, складной шляпы начала XX века, Шапокляк носит черный костюм, белую блузку и сумочку. Такой подчеркнуто старомодный стиль в сочетании со старорежимными интонациями речи и с ролью очевидного антагониста положительных героев ассоциируется с образом «врага народа», С другой стороны, внешность Шапокляк и дидактическое отношение к другим персонажам напоминают о типе «одергивающей» и вполне советской старушки-учительницы, особенно если учитывать ее успех в перевоспитании браконьеров в третьей серии и желание стать «педагогом по труду» в последней. При этом, вытребовав школьную форму, она может обернуться и аккуратной девочкой-школьницей.
Но основная функция Шапокляк соответствует чистому трикстерству — это функция хулигана, реализующего стандартный репертуар подростковых шалостей, таких, как изменение текстов объявлений, воровстово билетов и машин и подмена чужих вещей. Как полагается трикстеру, Шапокляк легко всего добивается, и ей удается то, что вызывает затруднения у главных героев: она организует победу над браконьерами и ремонт школы, ездит без билета и получает школьную форму, в которой отказывают Чебурашке.
Медиируя между взаимно противопоставленными типами советской культуры, Шапокляк выступает и как старорежимный «враг народа», и как педагог,
По-хулигански играя языком и медиируя между характерными типами советской культуры, Шапокляк их на самом деле проясняет. Указание на общий смысл этой функции Шапокляк предложено в конце третьей серии мультфильма, когда главные герои готовятся сесть в поезд. Гена, которому Шапокляк вернула украденные билеты, спрашивает ее: «А у вас есть билеты?» «Условности!» — отвечает она. Билет, своего рода паспорт пассажира, определяющий его идентичность и принадлежность к коллективу, кажется Гене необходимым. А для Шапокляк он — только условность. В карнавальном обнажении условного характера советского языка и заключается трикстерская функция Шапокляк в мультфильме.
Указание на условный характер языка обрекает на бесперспективность попытки Гены и Чебурашки обнаружить содержательный смысл своего существования и определить, кто они такие «на самом деле». Как указывалось выше, то, что в мультфильме необходимо доминирует советский стилистический регистр языка «общечеловеческих ценностей», только подчеркивает условность любого языка постольку, поскольку советский язык ощущается как заведомо бессодержательный и поэтому демонстративно, образцово условный.
После обсуждения условного характера билетов герои решают разместиться не внутри, а на крыше вагона, где Гена поет песню про голубой вагон. В таком развитии событий выражается символическая близость трех главных героев, основанная на их внеположности нормативным культурным ценностям. В этот момент даже трикстер обретает «человеческое лицо»: несмотря на принципиально игровой характер своего отношения к нормативному языку и на свою теоретическую свободу от него, Шапокляк разделяет с главными героями ощущение экзистенциальной грусти.
В заключение вернемся к главному вопросу статьи о причинах популярности «Чебурашки». Выражая общечеловеческие моральные ценности в позднесоветском идеологическом регистре, мультфильм настраивает зрителей на получение удовольствия от теплых человеческих чувств. Но одновременно с этим «Чебурашка» предлагает также и варианты личностной, языковой, символической и сюжетной реализации зрительского ощущения заброшенности. Это ощущение, как показывает мультфильм, возникает от принципиальной неспособности человека полностью соответствовать нормам традиционной морали, а также от его неспособности вполне воспринимать такую мораль как смыслообразующую и приносящую счастье. Этот второй, экзистенциальный, пласт не осознается широким зрителем, но именно в его бессознательном влиянии и кроется объяснение популярности мультфильма. Не отдавая себе отчета, зрители получают возможность опосредованно реализовать и тем самым облегчить свои переживания, при этом продолжая считать себя причастными к «хорошему и доброму».
Успех мультфильма, таким образом, связан не только и не столько с тем, что он выражает это «хорошее и доброе», — о моральных ценностях можно узнать и из других источников. Важнее в мультфильме то, что он артикулирует необходимо маргинальное положение человека по отношению к языку нормативной морали. Мультфильм предлагает зрителю «друзей по отчуждению» и позволяет ему сублимировать подспудно переживаемую тоску. Именно с этой терапевтической целью зрители и берут с собой из мультфильма Чебурашку, как шуточный образ, облегчающий ощущение бессмысленности бытия.
«НУ, ПОГОДИ!»
Лиля Кагановская
Гонка вооружений, трансгендер и «застой»
Волк и Заяц в кон/подтексте «холодной войны»
Вспоминая свою творческую деятельность на киностудии «Союзмультфильм» в мемуарах, написанных в начале 1990-х годов, Вячеслав Котеночкин защищает «отрицательных персонажей» мультипликационного кино от «чиновников из министерства просвещения». Создать образ положительного героя в мультипликационном кино, пишет Котеночкин, «почти невозможно» — «получится какой-то пряник, сдобная булочка». Но, добавляет Котеночкин: