Веселые человечки: культурные герои советского детства
Шрифт:
Поиск символических значений мультфильма естественно начать с обсуждения главного героя. Его имя, как сразу поясняет текст, происходит от глагола «чебурахнуться», означающего «упасть». Этимологическая справка сообщает, что этот редкий глагол используется в нижневолжских диалектах, а производное от него именное существительное соответствует широко всем знакомому ваньке-встаньке [491] . В отличие от ваньки-встаньки, Чебурашка, по своему глагольному значению, падает больше, чем встает, — и, как показывает общая эмоциональная тональность мультфильма, о которой речь пойдет ниже, именно мотивы падения, грусти, разочарования характерны и для персонажа, и для текста в целом.
491
Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М.: Русский язык, 1989–1991. Т. 4. С. 586.
Внешность Чебурашки, как и его имя, ассоциируется с глубинными для русской культуры мифологическими комплексами. Этот «неизвестный науке зверь» понимается «и детьми, и взрослыми» как помесь обезьянки с медвежонком. Медведь ярко представлен в качестве тотемного животного в фольклоре восточных славян [492] . В связи с фигурой ваньки-встаньки реализуется сакральный смысл медведя как подобного человеку существа, а также как героя, наделенного божественной способностью умирать и возрождаться [493] . Сакральными аспектами значения медведя опосредованы и популярность Чебурашки, и, возвращаясь к олимпийской теме, выбор именно мишки как символа Олимпиады-80. Родство между Чебурашкой и олимпийским мишкой отчасти объясняет и выбор первого в качестве символа олимпийской сборной последних лет. И «медвежонок» Чебурашка, и олимпийский мишка одомашнены и лингвистически — посредством уменьшительно-ласкательных суффиксальных форм, и визуально — с помощью выразительных глаз и маленьких, «детских» масштабов изображения. Таким образом они приближены к повседневным аспектам человеческого опыта [494] . Вне зависимости от степени зрительской рефлексии сакральное значение медведя и фольклорные ассоциации с ванькой-встанькой ощущаются российской аудиторией как инстинктивно «родной» смысловой субстрат мультипликационного персонажа.
492
Славянские древности: этнолингвистический словарь: В 5 т. / Отв. сек. Н. И. Толстой. М.: Международные отношения, 1995–2004. Т. 3. С. 128.
493
Мифы народов мира / Гл. ред. С.Л. Токарев. М.: Советская энциклопедия, 1980–1982. Т. 2. С. 211–212; Гура А. В. Символика животных в славянской народной традиции. М.: Индрик, 1997. С. 159–163.
494
Там же. С. 173.
Но кроме семантического поля «сакрального» и «родного» Чебурашка и сам по себе, и в связи с его партнером Крокодилом Геной ассоциируется с чуждостью и экзотичностью. Реализуя обезьяний аспект своей внешности, Чебурашка прибывает в российское пространство в ящике из-под тропических апельсинов, а Гена «работает в зоопарке» диковинным зверем. Связь «чужого» с «родным» организует внутреннюю структуру основных персонажей мультфильма — и, более того, всего мультипликационного текста. В переводе на зрительские переживания эта двойственная структура реализует самоощущение человека как «своего», принадлежащего своему отечеству, и одновременно отчужденного и от себя, и от родного мира. Хотя такое двойственное самоощущение, возможно, характерно для человека вообще, в мультфильме оно реализовано в языке, характерном для позднесоветской и, как показывает продолжающаяся популярность мультфильма, постсоветской культуры [495] . Представляется, что именно эта структурная двойственность, выраженная богатым набором отсылок к актуальным культурным константам, и объясняет популярность «Чебурашки».
495
Об особенно важном значении 1970-х годов для постсоветской культуры см. специальный выпуск журнала «Неприкосновенный запас»: Длинные 1970-е: советское общество в 1968–1982 годы (2007. № 2 (52)).
В Крокодиле Гене сочетание «своего» и «чужого» реализовано, конечно, иначе, чем в Чебурашке. В проекции на советский социум одинокий интеллигент Гена напоминает в первую очередь знакомый образ мужчины, который выжил в перипетиях войны и сталинских репрессий, но при этом растерял семью и друзей и остался одиноким. С одной стороны, он воспринимается как необходимый участник советской истории, а с другой — кажется чуждым и диковинным в повседневной советской жизни. Характерной чертой Гены является старомодность, которая связывает его с обсуждаемой ниже старухой Шапокляк. Хотя в объявлении о поиске друзей Гена и пишет, что он «молодой кракодил», воспринимается он все же как персонаж довольно пожилой. В книге Успенского, вышедшей в 1966 году, говорится, что ему пятьдесят лет [496] . Но особенно показательна именно старомодность персонажа, характеризующая его как пожилого в возрастном и чуждого в стилистическом смысле.
496
Успенский Эдуард. Все о Крокодиле Гене и Чебурашке. М.: Апрель, 2003. С. 121.
Характерными чертами внешнего облика Гены являются пальто, рубашка с утрированно высоким белым воротником и галстук-бабочка.
В дополнение к комбинации «своего» и «чужого», Чебурашку и Гену объединяет еще один значимый для всего мультфильма смысловой аспект. Главные герои не знают, кто они такие, и в этом смысле они оказываются отчужденными от самих себя, Неизвестность Чебурашки не только науке, но и самому себе озвучена с самого начала мультфильма, когда ему дважды не удается ответить, кто он такой. Не вполне ясен даже его пол, несмотря на то что к нему обращаются, используя формы мужского рода. Харакерным для многих «предпубертатных» мультживотных образом, на Чебурашке нет маркирующей пол одежды. Его поведение также остается нейтральным — он не совершает ни мальчишеских, ни девчоночьих поступков.
В случае Гены незнание себя реализовано не так явно. В объявлении о поиске друзей Гена, очевидно забавным образом, не знает, как написать слово «крокодил». Его затруднение не может быть связано с правописанием: как персонаж интеллигентный, он читает, играет в шахматы, проверяет наличие слова «Чебурашка» в словаре и, наконец, не делает ошибок почти во всех остальных словах объявления.
Остается думать, что неспособность Гены четко артикулировать, кто он такой, имеет психологическую подоплеку. Трудность определения того, кем являются главные герои, представляется отличительной особенностью всего мультфильма по сравнению с другими популярными мультфильмами начала 1970-х годов (кто такие Малыш и Карлсон, Волк и Заяц, Винни-Пух, понять значительно легче). Самоотчуждение делает поиск знания о себе основной задачей Чебурашки, задачей, с которой он так и не справляется.
Принципиальная двойственность, ощущение себя как одновременно «своего» и «чужого», зафиксированные во внутренней структуре главных героев, организуют и весь текст мультфильма. Эта двойственность показательно выражена в языке. Как положено дидактическим текстам для детей, «Чебурашка» переводит традиционные общечеловеческие ценности на советский язык дружбы, поиска своего места в коллективе, строительства будущего, заботы о детях, духовного и экологического очищения, образования и самообразования. Нарративизацня этих клише задает сюжеты отдельных серий: в каждой из них главные герои ставятся перед задачей приобщить себя к новым ценностям, сделать их «своими». Так как изначально самовосприятие и Чебурашки, и Гены основано на чувстве самоотчуждения, а главная задача этих героев — понять, кто они такие, путь к счастью лежит для них через серию попыток психологически отождествиться с морально-идеологическими представлениями общества, ощутить его нормативный язык как свой собственный.
Важно подчеркнуть, что нормативные ценности, которые мультфильм артикулирует на единственно доступном ему советском языке, имеют именно «общечеловеческий» характер. Представление о том, что смысл индивидуальной жизни должен заключаться в дружбе, совместном строительстве и заботе о детях, которые ведут к поступательному улучшению жизни для всех и в конечном счете гарантируют бессмертие одновременно и отдельному человеку и всему социуму, — представление это становится естественным в западном мире с переходом от религиозно-династических к национальным основаниям в организации государств на рубеже XIX века [497] . Оно усиливается с распространением в середине века научных теорий о прогрессе как основном нарративе общественной жизни. В России это представление традиционно несет мессианско-имперский характер и настаивает на превалирующем значении коллектива, а позднее придает особое значение научным теориям прогресса.
497
См.: Anderson Benedict. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. 2nd ed. London: Verso, 1991. P. 1–46, 67-115.
Перевод таких «общечеловеческих» ценностей на советский язык рубежа 1970-х годов не меняет их сущности. Однако, поскольку официальный советский язык перестает ощущаться как содержательный [498] , его использование радикальным образом подрывает действенность этих ценностей в жизни отдельного человека. Артикулируя общечеловеческие ценности в стилистическом регистре советского языка, мультфильм действительно «ассоциируется исключительно с хорошим и добрым», но одновременно ограничивает способность «хорошего и доброго» придавать законченный смысл существованию персонажей.
498
См.: Yurchak Aleksei. Everything Was Forever Until It Was No More: The Last Soviet Generation. Princeton: Princeton University Press, 2006. P. 10–76. См, также русскоязычный вариант введения к этой книге; Юрчак Алексей. Поздний социализм и последнее советское поколение // Неприкосновенный запас. 2007. № 2 (52). С. 91–95.
Задачи, с которыми герои сталкиваются в каждой серии, казалось бы, решаются успешно: друзей передружили, домик построили, металлолом сдали, в пионеры вступили, с браконьерами и экологической катастрофой справились. Но фактическое выполнение сюжетных заданий не приносит героям счастья. Вступив-таки в пионеры в конце второй серии, Чебурашка и Гена все же не способны «шагать в ногу». Разрешив экологические проблемы в третьей, они тем не менее остаются на крыше поезда, внутрь которого они изначально хотели попасть.