Веселые и грустные истории про Машу и Ваню
Шрифт:
И он хотел подарить эти цветы учительнице. Именно для этого он принес их в школу. А потом случилось страшное. На первом уроке он не успел подарить цветы, а на перемене мальчишки увлеклись, ну и… Понятно, что бывает, когда мальчишки увлекаются. В таких случаях учительница говорит им в начале второго урока, что по поведению все мальчики получают двойки, а девочки – пятерки. В принципе все логично.
Но этот мальчик так близко принял все к сердцу, что и после второго урока не стал дарить учительнице цветы. Он их ей вообще не стал дарить. А подарил их
Красивый, дорогой букет. Я его видел. Это были первые цветы, которые Маша получила от мальчика.
Дни ее рождения я не считаю.
«Держись, парень…»
Маша сказала, что в школе у нее все не очень хорошо. Я начал ее спрашивать, но она замолчала. Она, я видел, готова была вообще перестать разговаривать со мной. Она бы ничего не сказала больше.
Я спросил у Алены, не знает ли она, что с Машей. Алена не знала и сказала, что надо поговорить с учительницей. А мне не хотелось. Я чувствовал – тут что-то не то.
Я поговорил с Ваней. Они с Машей все-таки в одном здании (школа – детский сад), все там друг друга знают, и наверняка он может сообщить по этому поводу что-то важное. И он сообщил.
– Я думаю, она лжет, – сказал Ваня. – У нас все в порядке.
Через пару дней мы ехали с ней куда-то по делам (а! смотреть кино «Адмиралъ»), и она снова заговорила об этом. Все выяснилось. Ей мешает жить один мальчик – Валера, что ли. Он не дает ей прохода. Он толкает ее, обзывает ее.
– И, папа… – тихо сказала Маша. – Вчера он ущипнул меня за попу.
Ну и все. Тут-то в глазах у меня и потемнело.
– Я его убью! – сказал я.
Маша была полностью удовлетворена ответом.
– А когда? – уточнила она.
– Завтра утром, – я говорил совершенно серьезно. – Я отвезу вас в школу, и я убью его.
Все можно было простить ему, кроме того, что он сделал вчера с моей дочерью.
Фильм еще к тому же совершенно не стоил потраченного на него времени, я возвращался домой в отвратительном настроении и все время думал про Варю Сварцевич.
В детском саду у нас была Варя Сварцевич. Она очень хорошо рисовала. Все, что она делала, было очень хорошо. Она заправляла мою постель после тихого часа – я не знаю почему.
Когда мы нашей группой шли по улице, мы с ней всегда шли парой, держась за руки.
Я помню, как поджидал ее около подъезда после школы. Ждать приходилось подолгу, потому что я же не знал, когда она выйдет. И я стоял с тяжеленным красным кирпичом под нескользкой металлической горкой и ждал. Два раза я ее дождался. Один раз не докинул. Второй раз она успела отбежать. В глазах ее не было обиды. Мне кажется, она все понимала. Боже, как я любил ее!
Прошло еще несколько лет, прежде чем мы расстались. Повзрослев (я ходил в старшую группу детского сада и уже готовился к школе), я поцеловал ее в щеку на глазах у всей группы, когда мы все шли, взявшись за руки, парами мимо универсама.
Потом после восьмого класса она поступила в художественное училище, а я перешел в девятый. И вся
И вот на следующий день я повез Машу и Ваню в школу. Маша откровенно торжествовала. Она, кажется, до самого последнего момента не верила в свою удачу.
– Послушай, Маша, – сказал я. – Валера этот свое, конечно, получит. Но неужели тебе его даже ничуточки не жалко? Может, он хороший? Ну бывает, ошибся. Поправим…
– Нет, мне его не жалко, – сказала Маша. – Я ему даже списывать не даю.
– А кому даешь?
– Ну… – замялась она. – Одному мальчику даю.
Я не стал расспрашивать еще и про этого мальчика, чтобы, во-первых, не расстраиваться еще больше, а во-вторых, чтобы не пришлось разбираться еще и с ним.
Валеры еще не было. Но была учительница. Я спросил ее, кто это – Валера.
– А-а-а, – сказала она, – пойдемте поговорим. Мы зашли в пустой полутемный кабинет, я сел на учительское место, и она рассказала, что Валера и правда очень сильно влюбился в Машу.
– Он ничего не скрывает от родителей, – сказала она. – У него хорошие родители. Они никогда, например, не настаивают, что их мальчик во всем прав. И он им рассказал, что он любит Машу. Он не знает, что ему делать.
– Он знает, – сказал я. – Он ущипнул Машу за попу. Учительница приняла это известие очень близко к сердцу, так что я даже был ей сильно благодарен. Она сказала:
– Я поговорю с ним, обязательно.
– Да нет, – сказал я, – не надо, я сам с ним поговорю.
– Может, лучше я? – спросила она. Я не согласился.
Как только мы вышли из кабинета, ко мне подбежал Ваня с известием о том, что он сию секунду прошел четвертый уровень новой версии «Пиратов Карибского моря». Он потребовал, чтобы я пошел с ним – он хотел показать, как это делается. А я хотел посмотреть.
Когда я вернулся к тому кабинету, все было кончено. Учительница выходила из него, там оставался мальчик в желтом свитере, в очках, коротко стриженный, немного лопоухий, мне показалось. Я все-таки собирался сказать ему все и даже еще чуть-чуть прибавить.
Он сидел, уткнувшись глазами в парту. Когда я вошел, он поднял глаза – и плечи его стали вздрагивать.
– Вы Машин папа, да? – спрашивал он сквозь слезы. – Я понял… Я понял все…
Он положил локти на стол, голова упала на руки.
– Держись, парень, – сказал я ему.
– Я держусь, – еле слышно ответил он.
«Разве ты не видишь закат?»
В школе у Маши объявили праздник осени. Осень и правда была в самом разгаре. Я совершенно не понимал, почему, как утром ни выйдешь на улицу – там все еще ранняя осень. Уже вообще-то ноябрь был по календарю, и приближался праздник Великого Октября, который я помню в лучшем случае по подмороженным лужам, а в худшем – по хлещущему в подмороженное лицо мокрому снегу.