Веселые и грустные истории про Машу и Ваню
Шрифт:
Был еще один случай, когда я бил тревогу и не был потом за это проклят. Мне показалось, что Ваня не выговаривает «р». Он тогда вообще мало чего выговаривал, и хуже всего у него получалось «р». Врач-дефектолог в детском саду тогда научила его как-то страшно рычать всякий раз, когда он произносит «р», и это сказалось на его речи: у него и правда появилась проблема с этим «р». И потом в другом детском саду ему ставили правильную речь, а я уже не верил в успех этого предприятия и был в полном отчаянии. Каждый раз, когда он рычал на меня, у меня в глазах стояли слезы отчаяния. И у него, кстати, тоже.
И надо же, это исправили. Причем я видел, как это происходило каждый день: речь его становилась все лучше и лучше, и в конце концов его «р» я просто не замечаю, как в речи любого другого человека, у которого никогда не было и нет с этим никаких проблем, что и является стопроцентным результатом.
Между тем Маша все это время была вне критики. Мне, честно говоря, было просто не к чему придраться. Все в ней было ладно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли, и «р».
И вот вдруг я начал с ужасом замечать, что она толстеет. Я делился этим с окружающими, и они опять смеялись надо мной. Маше я не решался ничего сказать, она, слава богу, не задумывалась над этим, но в конце мои усилия принесли плоды: ее няня пожаловалась на то, что Маша и правда все время съедает по две тарелки того, что дают, и потом просит обязательно добавки.
Вернувшись из одной командировки, я с ужасом обнаружил у девочки живот! Она всегда была худенькой и рослой, а теперь я видел перед собой такую девицу, к которой не подойдет с желанием обидеть, конечно, ни один мальчик в классе, но я видел такую девицу, к которой мальчик не подойдет и ни с какой другой целью.
Ей вдруг стало мало все, что у нее было из одежды. И это меня еще больше расстроило. Всего этого нельзя было уже игнорировать. Это замечали уже все.
Я пытался проанализировать случившееся. Проблемы роста? Перестала ходить в бассейн? Записали опять. Бросила танцы, с головой уйдя в театр пения? Вернули обратно. Насилие над личностью ребенка? Да, конечно. Вырастет, поймет и простит.
Я стал следить за ней вечерами. Точно: она все время что-то пыталась съесть! Не всегда она, конечно, находила, но она искала упорно. То есть моя Маша стала прожорливой девочкой.
Потом они с мамой уехали отдыхать. Я думал, с моря она вернется преображенной. И правда: вернувшись, она с гордостью сообщила мне, что носит мамины футболки. И это говорила мне семилетняя девочка! И это была правда!
И тогда она была посажена на диету. Я объяснил ей, что это не игра. То есть я сначала, наоборот, хотел объяснить, какая это игра и что мы поиграем и перестанем, но потом вспомнил, как и о чем она разговаривает со мной иногда вечерами, и подумал, что она достойна более серьезного и уважительного к ней отношения. То есть беспощадного.
Да, семилетняя Маша прошла через диету. Это была жесткая диета. Ничего не есть после шести вечера. Полностью исключить кока-колу (которой Ваня продолжает упиваться на глазах у нее, но и этому скоро придет конец, просто руки еще не дошли), чипсы, жвачку. Никаких добавок. Ничего сладкого.
Со сладким были особенные проблемы. И я горжусь тем, как она их преодолела. Теперь, когда она сбросила несколько килограммов и ей уже надо бы остановиться, она ходит и сообщает всем, кто попадется ей под руку, что у нее диета и что ей нельзя предлагать ничего сладкого. И она стала рабом этой своей гордости. Она уже не ест ничего сладкого по своей собственной инициативе, за ней не надо присматривать, и у нее действительно развилась сила воли, потому что отказаться от этого казалось просто немыслимым. Ну, по моим подсчетам, это все равно что отказаться от детства. И она отказалась.
Вся эта история заняла месяца три. Я вижу теперь перед собой свою прежнюю Машу, краше прежней, и предлагаю ей суфле в шоколаде, потому что с наслаждением понимаю: можно.
И когда она с возмущением отказывается, я не расстраиваюсь: сам съем.
«Главное – не цель. Главное – скорость!»
Был День учителя, и Маша пошла в школу с букетом цветов.
До этого мы с ней и Ваней ехали на машине их мамы. Собственно говоря, их мама и вела машину. Для меня это было большое, а может быть, и главное событие в жизни. Я ни за что от себя не ожидал, что смогу сесть в машину, которую будет вести Алена.
Я знаю, что она водит машину. Я даже видел ее за рулем. Я, собственно говоря, сам занимался покупкой этой машины. Она научилась водить уже после того, как был куплен этот Peugeot 207. Это ее первая в жизни машина. И она ее водит. Более того, она возит в ней Машу и Ваню в школу и детский сад по утрам. И так продолжается уже почти год.
Но значила ли вся эта информация, что я смогу сесть в эту машину? Наоборот. Но так вышло. И я в ней уже ехал. Для этого оказалось достаточно, чтобы Ваня сказал мне: «Папа, ты что, великий бояка?»
Ну, я и сел. И мы уже ехали, и Алена уже рассказывала, что на самом деле она, кажется, выросла из этой машины, что ей нужен более мощный болид, а я ей говорил, сидя на заднем сиденье с полузакрытыми глазами, что в разгар финансового кризиса мысли такие неуместны. А она говорила, что это же необязательно сейчас покупать другую машину и что просто это у нее мысли такие сейчас.
Дети молчали. Они не понимали, как и я, чем может быть плоха эта машина. А Алена, похоже, всерьез начала предпродажную подготовку. Она хотела, видимо, подготовить меня к продаже Peugeot 207.
– Главное – цель, – сказала она. – Необязательно сейчас, конечно, что-нибудь покупать.
– Главное – не цель, – сказал молчавший до этого Ваня. – Главное – скорость.
Мультик «Тачки» и правда в свое время перепахал, видимо, его сознание. Как и мое.
Я подумал, что надо запомнить эти слова. И даже запомнил.
Потом заговорила и Маша. Она рассказала, что завтра День учителя. И она стала вслух думать о том, какие цветы подарит учительнице. Она перебрала много цветов, пока мы ехали, и это даже отвлекло меня от дурных мыслей и мрачных предчувствий. Но потом мы все-таки благополучно доехали. Про цветы я, конечно, сразу забыл. Я до сих пор не могу вспомнить, на каких цветах она остановилась. Видимо, я все-таки слишком сильно переживал в те минуты.
А потом случилось следующее. Маша пришла из школы с цветами. Этого, по идее, никак не могло быть. Если она ушла в школу с цветами и был День учителя, то она никак не могла с цветами и вернуться. Цветы должны были остаться у учительницы. Но нет – она пришла с цветами.
Правда, это оказались все-таки не те цветы, с которыми она уходила. И вот какова была удивительная судьба этих цветов. С ними в тот день пришел в школу другой ученик. Это очень хороший мальчик. Я его знаю. Чувствующий, интеллигентный. Карате занимается.