Веселые и грустные истории про Машу и Ваню

Колесников Андрей

– Но зато есть другой выход, – сказал я. – Мне на день рождения подарили мобильный телефон. Это очень хороший телефон. И если ты его потеряешь…

– Не-е-е-т! – прокричала девочка.

– Ну вот, бери этот телефон.

Я даже достал коробку, которую так и не собрался до сих пор открыть.

Она не верила своим глазам.

– А там игры есть? – спросила она, теряя ко мне всякий интерес. – Сколько? А какие? А, есть, я вижу… О, много…

Ваня стоял и смотрел то на нее, то на меня.

– Папа, – сказал он, наконец, – но ты же сказал…

А надо признать, что сам он никогда не теряет свой мобильный телефон, постоянно звонит мне по нему (особенно в детском саду, когда они играют. Он чаще всего просит меня быть их боссом и отправить их отряд в атаку. «Пленных не брать! – кричу я им в телефон. – Не отступать ни на шаг! За вами школа!»). Так что для Вани это больше чем телефон. Это средство связи с верховным главнокомандованием, со ставкой. Этот телефон нельзя потерять. И он не теряет. Он понимает, что, как у Маши, второго шанса у него может и не быть. И вот я, по сути, обманул теперь Ваню.

– Как же так, папа? – переспросил он.

– Но ведь я ничего не купил, – сказал я. – Я просто отдал то, что у меня и так было.

– Это неправильно, – тихо сказал мальчик.

И вообще-то был прав. Через день поздним вечером (было за полночь, когда я приехал домой) Ваня спустился ко мне и сказал:

– Папа, я потерял телефон! Он сказал это с вызовом.

– Но, Ваня… – удивился я. – Я не могу в это поверить.

– А я потерял! У тебя есть другой, тебе дарили еще? У Маши теперь такой телефон, что ее все учительницы в школе спрашивают, откуда у нее такой телефон.

– Я подумаю, Вань, – сказал я. – Я, может быть, вспомню.

Мне было о чем подумать. В конце концов я подумал, что куплю Ване такой же телефон, как у Маши. Может, это будет справедливо. Может, нет. Я уже ничего не понимал, я потерял нить воспитательного процесса – и, похоже, навсегда.

Ваня, кажется, увидел смятение в моих глазах и, вздохнув, пошел спать.

А утром он разбудил меня и сказал:

– Папа, я нашел свой телефон – в игрушках. В моих игрушках, папа.

«Это раз!»

За две недели до Нового года я вернулся из поездки в одну из европейских стран и привез детям некоторые подарки. Так, речь шла про двух плюшевых шалопаев с бубенцами, колокольчиками и лыжами в руках, про разные другие игрушки, про большое количество шоколада… Я, может, даже погорячился, но, может, и нет.

Придя домой, я обнаружил стоящую и почти наряженную елку и понял, что могу положить подарки под нее. Я так и сделал.

Дети спали, и в этот раз я разбудил их, которых можно поднять утром в школу и в детский сад только угрозой убийством, одной-единственной, сказанной полушепотом в детской комнате фразой:

– Может, поискать под елкой подарки: вдруг Дед Мороз что-то уже успел принести?

Они ждали этой фразы, видимо, всю ночь, не смыкая глаз. Иначе ничем нельзя было объяснить то, с какой скоростью они сбросили одеяла и рванули к елке. У меня не было ни одного шанса опередить их,

даже если бы я поставил перед собой такую цель.

Я думал, они елку снесут. Они выгребли из-под нее все, что там было, в течение одной секунды. Потом еще минуту был слышен хруст с ожесточением срываемой подарочной оберточной бумаги. Все это происходило в полном молчании и делалось с максимальной сосредоточенностью. Потом они, наморщив лбы, изучали подарки, а я, замерев, следил за их реакцией. Я мог и не угадать, и они не стали бы скрывать своего разочарования. Нет, это было бы последнее, что они бы сделали.

Но никакого разочарования не появилось на их лицах. Наоборот, через полчаса они взяли кое-какие подарки с собой в школу и в детский сад, а это уже означало, что на подарках был поставлен безусловный знак качества.

Вечером, вернувшись домой, Маша сказала мне:

– Папа, ты утверждаешь, что все эти подарки принес Дед Мороз, да?

Ну, я сразу почувствовал, что она готова далеко зайти. Она что-то придумала и начала издалека. Поэтому мне следовало быть предельно осторожным.

– Я, Маша, сказал, что это от Деда Мороза, да, но передал он подарки на этот раз через меня, потому что в Европе у него сейчас слишком много дел, у них там Рождество раньше на две недели.

Некоторое время Маша выясняла у меня, почему у них Рождество раньше на две недели, но мне не удалось отвлечь ее внимание от главной цели, которую она все-таки преследовала, тем более что я так толком и не смог объяснить ей почему.

И вот она говорит:

– Так, хорошо! Ты маленький хитрец и обманщик!..

– Что?! – переспрашиваю я с искренней обидой.

– Да ведь мы с Ваней знаем, что это ты купил нам все эти подарки и положил под елку, а сказал, что их принес Дед Мороз!

– Да, – подтверждает Ваня, – мы знаем.

Я стоял, честно говоря, с растерянным, с обескураженным видом. Дело не в том, что я был разоблачен с особым, ни с чем не сравнимым детским цинизмом. Дело в том, что я вдруг с ужасом осознал: мои дети выросли и перестали верить в Деда Мороза. А скорее всего, Маша, которой в конце февраля исполнится восемь лет, перестала и объяснила Ване тоже, что Деда Мороза на самом деле не существует.

И что теперь делать? И как жить – и им, и мне? Я-то, честно говоря, до сих пор не потерял этой великой веры. И я тоже иногда под Новый год ищу подарки под елкой, и сердце у меня колотится в предчувствии чуда, и нахожу я их, нахожу!

И что теперь получается? Мои собственные дети внушают мне, что никакого Деда Мороза не существует. Я-то, допустим, им не поверю, но они-то сами теперь так и будут думать всю жизнь и лишат ее того, что и объяснить-то толком нельзя, но без этого она будет у них другой, совсем другой, непоправимо другой.

Я начинаю успокаивать себя тем, что живут же люди и без этой веры, как без ноги или без руки, и ничего, живут же как-то. Но чего-то мне становится как-то просто тошно. Я не думал, что это произойдет с ними, тем более так быстро.