Веселые и грустные истории про Машу и Ваню
Шрифт:
Маша умоляла меня об этом, Ваня был согласен, что сходить стоит. Это было странно для него: он не любит кататься на коньках.
– Ваня, – спрашивал я его раньше, – почему бы и тебе не выйти на лед? Почему ты все ездишь на каток только для того, чтобы поесть пончиков? Что, на этих пончиках свет клином сошелся?
– Да? А ты их пробовал?! – распалялся Ваня. – Хоть раз пробовал?! А чего ты тогда говоришь?!
Ответить мне было нечего. Пончики я не пробовал. Мне было не до них. Пончики я откладывал до после катка. А когда мы уходили со льда, пончиков нам никто не предлагал, потому что их уже к этому времени съедали такие, как Ваня, стоявшие
И вот теперь Ваня был согласен, что есть смысл пойти попрощаться с катком. Между тем я понимал, почему он не выходит на лед. Причина была только одна: он не умеет кататься. Вряд ли он мог где-нибудь научиться за последний месяц. То есть он просто захотел пончиков.
Маша тоже еще год назад не умела, но желание научиться было таким всепоглощающим, что ей для этого никто не был нужен, и она научилась сама, без посторонней помощи, в том числе и моей. Наверное, она не совсем правильно катается или вообще неправильно, но она это делает с таким наслаждением, что я понимаю: я никогда не позволю ей заниматься фигурным катанием, потому что от усердия и страсти, которая ее охватывает при выходе на лед, она обязательно как-нибудь страшно и непоправимо расшибется.
– А пончики будут? – для страховки все-таки поинтересовался Ваня, когда мы уже ехали на каток.
– Не уверен, – честно сказал я.
– В сахарной пудре? – уточнил свой вопрос Ваня. Первым, кого мы увидели по пути в раздевалку, был юноша с пончиками в сахарной пудре.
– Ешьте быстрее, – торопливо сказал он, – а то остынут.
Вид у него при этом был такой, как будто сам он уже съел столько пончиков, сколько в него влезло, и только теперь он смог позволить себе поделиться этими пончиками с детьми.
В каждом из трех пакетов, которые он нам дал, было по три пончика. Ваню это не удивило.
– Как обычно, – пробормотал он, вонзаясь зубами в пончик.
Я наконец тоже попробовал пончик. Боже, какой же я был глупец все эти годы! Почему же я не ел их раньше! Сколько времени я потерял даром! Жизнь текла сквозь пальцы, как песок, а могла быть наполнена великим смыслом…
Я съел свои пончики, один Машин (еще один у нее съел Ваня), мы зашли в раздевалку, и я попросил коньки. Все как обычно: Маше – 33-й размер, Ване – 32-й, себе – 43-й. Причем было понятно, что Ваня свои коньки не наденет и что они так и проваляются на скамеечке.
– Помоги мне, папа! – корчилась в муках Маша, натягивая конек на ногу.
Я попытался ей помочь, до предела расшнуровав конек, но она все равно не смогла натянуть его.
Ваня тоже застонал, пытаясь надеть свои коньки. Я вдруг все понял.
– Слушайте, у вас ноги выросли, – пробормотал я и попросил дать им коньки 34-го и 33-го размеров.
Они выросли за тот месяц, что мы не были на катке. Когда это происходит так демонстративно и показательно, то внушает какое-то даже смятение. Я подумал даже сгоряча, не взять ли и мне на всякий случай коньки 44-го размера, но опомнился.
Тут я осознал еще одну вещь – Ваня надел коньки. То есть он собрался на лед. Не поздновато ли? В конце концов, последний сеанс в сезоне. Ну посмотрим.
И я вывел на лед их обоих.
– К бортику! – крикнул Ваня. – Ведите меня к бортику!
Несколько минут он стоял, вцепившись руками в бортик. Потом я ему напомнил, что на ушу он так не стоит. Он оторвался от бортика. Мы с Машей взяли его за руки и повезли по льду. Он не двигал ногами (и правильно делал), и мы набирали скорость. Он катился на коньках – и быстро. Впереди был поворот. Это было единственное, о чем я не подумал. Он приближался стремительно, и я понимал, что Ваня не сможет повернуть. Просто не получится. Никак. Исключено. Но и остановиться мы уже не могли. Что я мог для него сделать? Только облегчить его страдания при падении.
– Ваня, – крикнул я, – дядя Володя учит вас падать?!
– Да! – крикнул он.
Дядя Володя, тренер по ушу, сам говорил мне, что учит.
– Тогда падай! – крикнул я.
И тут я увидел, что Ваня, стиснув зубы, поворачивает. Так на проселочной дороге в ливень пытается вывернуть из глубокой колеи пятитонный грузовик. И так же выглядит в этот момент лицо водителя, как выглядело в то мгновение лицо Вани.
Он повернул, мой мальчик. Что-то вскрикнул и повернул.
Упала Маша – и ногами вперед. Она срезала коньками не только Ваню, а и меня. И через мгновение мы все трое валялись на льду в таких неестественных позах, словно нас только что расстреляли в упор.
– Маша, вставай, – сказал ей Ваня.
Он был уже на ногах. Мы ему были больше не нужны. Ему нужен был бортик. Он начал пробираться вдоль овала, держась за него, и отмахивался от моей руки, когда я катился мимо. Через полчаса я видел его оторвавшимся от бортика и падающим. Но дядя Володя научил его падать. Он вставал и шел по льду дальше.
Потом он попросил меня и Машу снова взять его за руки. И мы опять покатились и плавно повернули. Я не верил своим глазам.
– А теперь, папа, – крикнул Ваня, – я подниму ногу! И он проехал несколько метров на левой ноге, чуть-чуть приподняв правую.
– Я еду на одной ноге! Вы видите?! – орал он нам. Мне казалось, его слышит весь каток.
«Приходят Чебурашка и Гена в прачечную…»
Я совсем уж не предполагал, что Ваня станет кладезем анекдотов. Он их собирает отовсюду: из поездок в Ершово с классом Маши, из прогулок во дворе, когда ему удается остаться без присмотра няни, и, конечно, из детского сада.
Проблема в том, что у кого-то эти анекдоты в голове дольше чем на день не задерживаются, а у него они там складируются, причем, подозреваю, на вечное хранение. В результате теперь, если мы едем в машине в кино из-за города, он может час в пробке вместо радиостанции «Юмор. БМ» просто рассказывать анекдоты один за другим без перерывов на рекламу. И он не повторяется, конечно.
– Вызывает король русского, немского и чукчу, – рассказывает Ваня, – и говорит: «Если кто-нибудь научит за неделю мою собаку говорить, я дам царство и красавицу дочь в придачу». А собака его была немая, даже лаять не умела. Через неделю немского вызывает, спрашивает: «Научил собаку говорить?» Тот отвечает: «Нет, она же немая!» Он ему отрубил голову. Русского вызывает и спрашивает: «Научил собаку говорить?» Он говорит: «Да». – «Ну, покажи». Собака залаяла. Русского король отпустил, но царства не дал. Но и голову рубить не стал. Вызывает чукчу и спрашивает: «Научил мою собаку говорить?» Тот говорит: «Конечно!» – «Покажи!» – говорит король. Чукча вынимает сардельку, собака как закричит: «Ну, дай, дай мне сарделька! Я уже целая неделя не есть!» Король отдал ему царство и красавицу дочь и спрашивает: «Как же это ты научил мою собаку говорить? Она же немая». А чукча говорит: «Это очень просто. Надо сначала научить собака голодать, а потом уже учить собака говорить».