Веселые и грустные истории про Машу и Ваню
Шрифт:
Ваня и Маша с интересом посмотрели на меня. К вечеру мы были в Протвине, а следующим утром – в лесу. Они все еще не верили, что я покажу им, как делается настоящий шалаш. Но все шло к этому. Мы сначала зажгли настоящий костер. Ваня поджигал длинную палку и стрелял из нее, когда видел, что кончик ее пылает.
– Огонь! – прошептал он, и это звучало как команда. Потом мы ушли с ними делать шалаш. Я понимал, что в последний момент избежал вчера одной из самых чудовищных ошибок в своей жизни и что теперь осталось поставить последнюю победную точку в истории Армии асовцев.
И я ее поставил. На строительство шалаша у нас ушло часа два. Это не много, но надо учитывать, что один из трех людей, строивших его, был профессионалом. Шалаш был не очень большой. Он весь был из сосновых веток, и сам покоился на четырех соснах, одна из которых была переломлена пополам – не нами, ветром. Внутри было сухо и темно. Здесь можно было жить. Но главное: этот шалаш не имел ничего общего с теми, которые Маша и Ваня строили до сих пор.
Он был настоящим.
«Это будет сниться мне каждую ночь»
Дети с трудом засыпают и с трудом просыпаются. Они редко засыпают раньше полуночи. У них много соображений и неотложных дел.
– Маша, – говорю я, – ты же завтра утром будешь умолять меня не трогать тебя.
– Буду, – убежденно говорит она.
– И это только потому, что сегодня ты отказываешься ложиться спать.
– Не, папа, не поэтому, – говорит она.
– А почему?
– Потому что в детский сад не хочу. Давай я не буду ходить в детский сад, зато буду рано ложиться спать.
И вот так мы препираемся. Потом я говорю:
– Ну все, дети!
– Что все? – заинтригованы они.
– Вы выросли!
– Ура-ура! – кричат они в полном восторге. Потом, когда упоение от этой новости проходит, Ваня с некоторым сомнением спрашивает:
– И я вырос? Вопрос законный.
– И ты, Ваня, вырос, – говорю я.
Из них двоих выросла скорее все-таки Маша, потому что именно она первой понимает, что все это неспроста, и подозрительно переспрашивает:
– И что теперь будет, папа?
– Ничего особенного, просто теперь вас никто не будет уговаривать засыпать. И вы теперь будете с вечера до утра спать в своей комнате. И ни один из вас не придет ночью во взрослую спальню. И не останется там. Все, у вас началась взрослая жизнь. Вы ведь этого хотели?
Они и в самом деле этого хотели – сколько себя помнят.
Поэтому возразить им особо нечего.
– Папа, – говорит после долгого раздумья Ваня, – кажется, мне будет сниться очень страшный сон. Можно, я приду?
– Я тогда сам к тебе приду, – говорю я ему. – Все, идите и спите.
Они покорно ложатся. Проходит полминуты.
– Папа, мне снится страшный сон! – кричит Ваня. – Ой!
– Ты еще не заснул! – кричу я.
– Заснул, – слышу я недовольный голос Вани.
Через несколько минут в их комнате начинается шипящий шепот. Никто не выглядывает из-за двери. Мне самому становится немного страшно. Я подхожу к этой двери и прислушиваюсь. Кто-то придет к ним ночью и кого-то из них заберет, в общем, в ближайшее время, если они не уснут сейчас. Вот об этом они шепчутся.
Я приоткрываю дверь, и сразу становится лучше слышно.
– Мы же взрослые, Ваня, – шепчет Маша. – Спи. А то в нашем шкафу кто-то сидит. Он нас заберет.
– Он взрослый? – переспрашивает Ваня.
– Он очень старый, – шепчет Маша. – Его борода длиной в 5 дней.
Она хотела сказать «метров». Но так, кажется, получилось еще страшней, потому что Ваня начинает поскуливать.
И снова, как две недели назад, когда дети строили в квартире шалаши, а я их разорял, пока не вспомнил, что в детстве сам был профессиональным строителем шалашей, я вдруг с ужасом вспоминаю, как моя мама заставляла меня засыпать. Я вспоминаю об этом действительно с ужасом, ибо она говорила мне, что за темным окном моей спальни живет сова и, если я сейчас же не засну, она залетит в комнату, возьмет меня с собой и – мало этого – сделает меня совенком.
Это действовало безотказно. От страха я засыпал мгновенно. Мне казалось, это продолжалось много лет. Наверное, так и было.
Теперь мои дети в своей комнате стращали сами себя каким-то стариком с бородой. Я и сам отчетливо понимал, что не усну теперь этой ночью, думая про этого старика (хорошо еще, что поздней весной эти ночи так коротки).
Между тем шепот Вани и Маши становится все тише. Они засыпают. То есть, кажется, моя идея все-таки работает. Я только думаю, не слишком ли высокую цену они платят за свой крепкий сон. Что будет с их психикой? Не окажется ли изломана? Некоторое время я провожу в размышлении, насколько сильно оказалась изломана в результате маминой придумки моя психика, и незаметно засыпаю.
На следующее утро я спрашиваю моих детей, какие сны им снились.
– Мне снился страшный сон! – кричит Ваня.
– Про что?
– Про пиратов!
– А что они делали?
– Они нас победили! Да, это как минимум неприятно. А скорее всего, и в самом деле страшно. Если, конечно, правда.
Вечером Ваня кричит, что ему уже снится сон про пиратов.
– Да погоди ты, – говорю я ему, – ты же еще не заснул.
Этот прием он опробовал еще вчера, и у него ничего не получилось. Странно, что на этот раз он не придумал ничего получше.
– Папа, – говорит Ваня, – я же знаю, что этот сон теперь будет сниться мне каждую ночь.
Среди ночи я просыпаюсь оттого, что Ваня ложится рядом со мной. Я только хочу ему что-то сказать, как он перебивает меня: спи, папа, спи. Я просто прячусь от пиратов.
Я сплю, потому что мне больше ничего не остается. Я сплю и даже во сне люблю своего сына.
Потом, под утро, когда уже рассветает, приходит и Маша со словами:
– Ты знаешь, папа, у меня бессонница какая-то. Я прилягу, ладно? Я подумаю про детский сад.