Веселые каникулы мажора
Шрифт:
Корешок к корешку, выровненные по высоте, книги из детства смотрят на меня, блестя чуть стершимися названиями.
Цветочек ходила в библиотеку, а я читал дома, имея свой классный выбор. Дед эти книги всю жизнь собирает.
Где же она?
Веду пальцами по фамилиям авторов: Толстой, Солженицын, Тургенев, Ремарк, снова Толстой, Достоевский…
Не то…
Нахожу новые томики, которых раньше не было и не могу удержаться от соблазна достать.
Верчу в руках, раздумывая, что взять почитать. Привык перед
Но комнаты у нас здесь разные, никто не помешает…
Да, определился.
Тянусь к верхней полке, где стоят совсем новые книги, и беру крайнюю.
«Битва королей»? Интересно, откуда это у деда?
Но томик беру, конечно.
Правда, вместо чтения, смотрю в потолок и вздыхаю: дико, просто до головокружения, хочется… барбариску…
Такую же, какие были в детстве… Развернуть бы шуршащий фантик и положить за щёку, замирая от яркого вкуса на языке. Кисло-сладкая карамелька всегда пахла летом и ассоциировалась с молоком, потому что давала бабушка конфету после ужина к чашечке парного.
Я даже встаю с постели и иду в кухню, чтобы проверить шкафчик, в котором раньше хранились сладости. Они есть и сейчас: пряники, сушки, а барбарисок нет.
Наверное, лучшим вариантом было бы пойти обратно в постель, но я понимаю, что уснуть не получится. Мог бы заглянуть к Марине, но… Дурацкое «но», возникшее неожиданно и здорово занявшее мои мозги.
Плюнув на грозящий недосып, выхожу в сад и устраиваюсь в гамаке, упираясь стопой в ствол яблони. Покачиваюсь и смотрю в небо, мерцающее в просветы ветвей дерева.
Таких звёзд, как здесь, я не встречал нигде! Ощущение, что они здесь становятся ближе: протяни руку и зачерпни горсть красивых огоньков. Сразу в памяти всплывает мелкая Васька, выпрашивающая у нас с Генкой «красивые камушки». Мы ржали, надрывая животы от хохота, а она топала ногами и обзывала нас жадинами. А мы только распаляли её, дразня картинками красочного атласа.
Останавливаю покачивание и срываю травинку, сунув её в рот. Закидываю руки за голову и смеюсь над собой. Это же надо! Что в детстве, что сейчас вредная Васька сводит с ума.
Раньше просто злила, а сейчас… Сейчас я никак не могу забыть озноба, пробегающего по всему телу, когда прижимал её к себе в воде.
— Не кричи ты, внук спит!
Громкий возмущенный шёпот, больше похожий на раскаты грома, заставляет не только проснуться, но и едва не вывалиться из гамака. В первое мгновение не понимаю, где я, и барахтаюсь в сетке, стараясь выбраться.
Спал я… хорошо. В гамаке, на улице, но хорошо. Мне снился сон, и… кхм, последствия этого сна… хотелось бы скрыть от глаз родственников. Поймут, конечно, особенно дед, но как-то не охота светить некоторыми частями тела, даже прикрытыми тканью шорт.
— Да пусть спит, разве я мешаю? —
Звук тоже из детства. Вообще не сутки, а сплошная ностальгия.
— В гамаке спит, курья твоя башка!
Дедушка в своём репертуаре. Ба тоже: тишина, глухой звук и дедов смех.
Обожаю их пару: столько лет живут душа в душу, не переставая подшучивать. Сейчас мне их не видно, но зуб даю, дед зажал свою жену в углу и целует.
Настроение ползет вверх, просыпается аппетит и я, победив-таки коварную подвесную кровать, умываюсь прямо из бочки с водой, которая стоит в паре метров.
Вода ледяная, бодрит шикарно!
Стукнув о деревянные перила, и нарочито прокашлявшись, выжидаю минуту, и вхожу. Ба активно стучит вилкой, дед довольно посмеивается.
— Подруга выгнала или сам ушёл?
— Сам, — усаживаюсь за стол, схватив толстый кусок хлеба. — Ммм…
Закатываю глаза: как же я скучал!
— Не хватай, сейчас омлет будет. Да пироги уже поспевают. Ест ли Марина пирожки, Андрюш? Чем её кормить?
— Всё ест, — откусываю ещё раз и тянусь к оставленной на столе кружке. — Молоко? Можно?
— Тебя ждет, — бабушка наклоняется и достает из духовки противень с ровными рядами аккуратных пирожков. — Сейчас-сейчас. По новому рецепту делала, как Васенька посоветовала. Тесто получается воздушным, а начинка…
— А с чем? — подаю голос, пожирая глазами выпечку.
Ба перечисляет начинки, продолжая расхваливать Ваську. А я давлюсь слюной, мечтая попробовать… новый рецепт, естественно.
От всех остальных желаний отмахиваюсь, приказывая себе поставить блок. В конце концов, у меня есть девушка… которая, увы, готовить не умеет…
— Схожу за Маринкой, — не даю себе не единого шанса проявить слабость.
Под шуршание разворачиваемой газеты иду в Наткину комнату, где сейчас расположилась Савельева.
Вхожу без стука, зная, как долго она любит спать.
Не ошибаюсь: раскинувшись на постели, Маринка громко сопит, выставив на мое обозрение (а, может, и оборзение) все прелести.
Пышная грудь поднимается в такт дыханию, и в другой раз я бы уже распустил руки, но сейчас…
Не в доме же моих стариков, ну!?
— Марин, подъём, — дергаю на себя за лодыжку. — Завтрак на столе.
Савельева брыкается, ругаясь так, что даже я могу позавидовать.
Отец у неё тоже в выражениях никогда не сдерживается.
— Вставай, говорю. Слышишь? Бабушка уже всё накрыла.
— Бабушка, дедушка… Я здесь полдня, а меня уже тошнит от ваших правил. Я не хочу завтракать и не буду.
— Будешь, — припечатываю. — И не потому, что здесь действуют правила, а потому, что ты сама вчера соловьем пела, как тебе нравится. Или сама вставай, или я тебя, как есть, вынесу. Бабуля, кстати, оценит больше, чем вчерашний наряд.