Веселые каникулы мажора
Шрифт:
Он молчит, только тяжело дышит, а я начинаю понимать, что разбитое лицо тоже его рук дело.
Пётр… Проклятый Пётр, который появился в нашей жизни и всё пошло ко дну. Вся наша счастливая семья развалилась с его появлением.
Да, именно с его появлением погиб папа… Как же я раньше этого не поняла? Может быть, это он… Он его…
Боже мой…
Прячу лицо на плече Барса и тихо скулю от внезапного озарения. Не сомневаюсь даже, что все мы были слепцами и не видели очевидного.
Или, быть может, только
Ещё хуже мне становится в комнате Андрея, куда мы попадаем через террасу.
Стараемся не шуметь, чтобы не разбудить его домашних.
Барс тихо прикрывает дверь, жестом предлагая мне присесть на диване.
Сдергиваю лоскутное покрывало и заворачиваюсь в него. Отрешенно обвожу пальцами каждый квадратик, вспоминая, как наши бабушки шили такие нарядные одеяла вечерами по выкройкам из модного журнала.
Моё осталось в городе. Я не смогла привезти с собой, потому что собирала только самые необходимые вещи, да еще боялась, что кто-нибудь догадается раньше времени.
Вот синяя центральная вставка с серебристым узором. Ковыряю его ноготком:
— Помнишь, как я плакала, что синяя досталась именно тебе? А мне пришили дурацкую красную со звездой.
— Помню, — тихо отвечает Барс, копаясь в шкафу. Достаёт мне свои шорты и футболку. — Завтра из Наташкиных вещей подберем, а пока возьми мои, ладно?
В его голосе слышится… вина?
Он считает себя виноватым?
Всё ещё завернутая в покрывало, встаю и зажигаю верхний свет. Мы щуримся, привыкая, и замираем друг напротив друга.
— Андрюш, — начинаю первой, переживая за Барса. — Ты только… Только ты…
— Прости меня, Вась. Прости… Я не должен был… Надо было сдержаться, а я…
— Всё сделал правильно, — заканчиваю за Андрея. — Как настоящий мужчина. Правда. Я так считаю.
Ладонью несмело касаюсь щеки, почему-то зная, что именно это сейчас важнее любых слов. Будто мы онемели, и нам доступны только взгляды и касания.
Пусть… Пусть без слов, но он должен знать: не виню. Не осуждаю. Я… Я горда тем, что в моей жизни есть такой вот Барс. Как настоящий царь зверей, как рыцарь…
«Только не уходи», — кричат мои глаза, а его обещают, что он будет рядом.
Андрей поворачивает голову и проходится губами по чувствительной коже запястья. Обжигает поцелует, но этот ожог такой желанный сейчас.
Хочу сгореть в его пламени, чтобы… Чтобы очиститься. Чтобы принять новую реальность.
Чтобы в пепел превратить любое упоминание отчима…
И Андрей понимает. Поддерживает меня, как и всегда.
Прижимает к себе, плавно опуская пёстрое покрывало к нашим ногам.
Стягивает разорванную футболку и избавляется от шорт. Целуя, оттесняет меня к дивану, аккуратно укладывая на маленькие подушки.
Лёгкие заполняет запах Барса.
Мы вместе парим в невесомости, и вместе вращаемся вокруг солнца, рассыпаясь на миллиарды больших и маленьких звездочек.
И как эхо из прошлого, звучит среди нашего дыхания забытое, но такое сейчас нужное:
— Ааандрееей…
* Исп. — Алена Апина «Электричка»
Глава 34
Лето 1998 год. Мама Василисы.
Дорогие мои, я решила вставить эту главу,
чтобы стало немного понятнее поведение мамы.
И обозначить то, что произошло после драки во дворе.
Мама, это небыль, мама это небыль,
Мама, это не со мной!
Неужели небо, неужели небо
Задеваю головой?
На ковре-вертолёте
Мимо радуги
Мы летим, а вы ползёте,
Чудаки вы, чудаки.
Успев задремать, подскакиваю от криков, которые доносятся с улицы. Выглядываю в окно и замираю в ужасе, когда среди двигающихся фигур узнаю своего мужа и мальчика Василисы.
Юный Андрюша, такой славный и добрый мальчишка, наносит удары моему мужу.
Была бы моя воля, присоединилась бы к нему, поддержала… помогла добить, но…
Мне приходится переставлять свинцовые ноги и спешить вниз, чтобы каменной статуей вновь замереть у порога.
А я ведь просила… звала Василиску бежать домой, догадываясь, что Пётр не просто так пожелал прогуляться.
Ненавижу.
Каждой клеточкой тела ненавижу. Каждой молекулой души желаю ему сгинуть, исчезнуть, раствориться.
Только это невозможно. Не сразу поняла, не сразу покорилась. За то и страдаю сейчас.
И ладно я — жизнь прожила, счастье увидела… А дочери наши. Наши обожаемые с Юрой девочки… Им-то за что терпеть рядом это чудовище?
Они ведь думают, я не замечаю. Думают, что не знаю, какие мысли водятся в их головах.
Думают, предала мама, бросила…
Только я ради них же терплю. Молча выношу все перепады настроения, молча принимаю недовольство мужа.
Век бы его не видеть!
Самым страшным днём считаю тот, когда в магазине у кассы мы встретились. Сколько уж лет прошло, а он никак не оставил в покое.