Веселый мудрец. Юмористические повести
Шрифт:
— Я слышал, в лесу его Римша изловил, барина то, — сказал Степан. — За купца себя выдал, в чащобу заманил и высек.
— Не! — Мужик усмехнулся. — Когда же он успел второй раз-то? В бане дело было. Неделю назад. Пан еще и не вставал после той порки…
Мужик исчез во тьме так же неприметно, как явился — видно, пошел к себе на воз.
— Вот и разберись, — сказал Степан, потянулся, стал укладываться поудобнее, — где Римша его настиг. Но высек — это уже точно.
Он заботливо поправил на Нестерке сермягу, которой они оба накрывались.
— Деньги
…Ярмарка кончалась. Возов на площади становилось все меньше и меньше. Поп наконец взял Нестерка на Степаново место. Он, правда, хотел выбрать себе работника получше — помоложе да покрепче, но рассудил, что осенью и зимой работа не та, что летом, — полегче. Авось и этот Нестерко справится.
По дороге домой, в Удручаны, поп молчал. Нестерко не вытерпел, сам спросил:
— Что, хозяин, закручинился?
— Суета сует, — горестно молвил поп и тряхнул власами. — Завистники всюду, прохиндеи, прости господи черное слово. Собачку схоронил, так их завидки берут, что сами оплошали.
— Не коли, мол, глаз, сам не лучше нас, — усмехнулся Нестерко.
— Да уж у них-то у самих-то и не такие дела бывали, — оживился поп. — Отец Дионисий храм весь растащил, да потом и поджег, чтобы концы в воду упрятать. А отец Павел все золото с образов и кадильниц снял, Да медью заменил. Все знаю! — Поп поднял кулак и погрозил уже едва виднеющейся вдали церквушке. — Не суй носа в чужое просо! Владыке грозятся на меня жалобу подать! Попробуйте! Дьяволы в образе пастырей!
И тут в Нестеркиной голове сложился план, как подступиться к поповским деньгам.
Нестерко рассмеялся. Лошадь прянула ушами и зашагала быстрее.
— Над чем гогочешь? — обиженно произнес поп, обеими руками придерживая на ухабах свою утробу, чтобы поменьше тряслась.
Нестерко оглянулся, и его молодые глаза сверкнули такой веселой голубизной, что поп изумился:
— Ты чего это?
— Ежели владыка на вас разгневается, — сказал Нестерко, — то я его ублаготворю.
— Ну… А не брешешь?
— Никогда брехней на занимался, это дело собачье! — Нестерко вытянул вожжой лошадь. — Эх, спать ночью надо, залетная!.. Да там, хозяин, видно будет, уладим!
…Дородная, под стать попу, попадья встретила нового работника недоверчиво: худой, в летах, раболепия мало. Снял шапку и стоит, как столб, нет чтобы матушке-хозяйке лишний раз поклониться. И глаза какие-то неугодливые. Нет, не умеет батюшка работников нанимать!
Предупрежденный Степаном, Нестерко знал, что матушка-попадья ведет
Попадья поставила утром перед Нестерком плошку варева, дала кусок хлеба и стала рядом — торопить, чтоб скорее ел.
— Пойдешь в поле, скирды посмотришь, вывозить, видно, сено пора, а потом на хутор к моему брату, он тебе работы даст. Обед я тебе в поле присылать не буду — хочешь, сейчас прямо и пообедаешь.
«Сразу после завтрака меньше съем, — раскусил хитрость попадьи Нестерко. — Ну ладно…»
— Отобедаю, что ли, — сказал он, — а то завтрак-то с комариный нос!
— Говорила я батюшке, — бормотала попадья, снова наполняя жидким варевом плошку, — не бери худых да старых в работники.
Нестерко опорожнил плошку.
— Может, и повечеряешь одним разом? — вкрадчиво спросила попадья. — Уж зато как воротишься вечером с хутора, так тебе времени не надо будет на ужин тратить, прямо на сеновал спать. А?
— Давай и ужин, — весело сказал Нестерко. — А то есть хочется.
Попадья поставила третью плошку и у нее даже лицо залоснилось от радости: ловко батрака вокруг пальца обвела!
Нестерко поел, губы утер и спросил:
— А где тут, хозяйка, у вас работники спят? На сеновале? Спать мне охота.
Матушка-попадья заорала:
— Как это — спать? А на поле я за тебя пойду?
— Да ты не кричи, хозяйка, пожалей себя, — сказал Нестерко. — Где ж видано, чтобы после ужина работник на поле шел? После ужина, матушка-хозяйка, весь честной народ спать ложится, кого хочешь спроси.
Он вышел из-за стола, прошел сени, взобрался на сеновал и заснул.
Что уж попадья ни делала — и заслонками гремела, и какими только словами Нестерка ни поминала, и все хворобы, какие на свете есть, на его голову призывала, — не помогло. Работник спал до вечера, а с вечера — до утра.
С того дня попадья исправно кормила Нестерка, хотя и впроголодь, но как положено — три раза.
— Отъедаться сюда пришел, — бормотала она, — я это сразу приметила…
На пятый или шестой день Нестеркиного житья-бытья в Удручанах поп пришел домой ни жив ни мертв: беда все-таки стряслась.
Приехал, оказывается, владыка, остановился в соседнем селе, про собачью панихиду всех выспрашивает.
— Ох, быть лиху! — расхаживал по горнице поп, держась за брюхо. — Черт меня попутал с этой собакой!
— Так ведь тысяча рублей за одну панихиду! — успокаивала его попадья. — Сто мужиков похоронишь, таких Денег не получишь! Грешно было собачку упустить, вечная ей память!
— Сана меня за это лишат, тогда ты другое запоешь, — рассердился поп. — Присоветовала бы путное что-нибудь, а то — тьфу! — словами без толку "шлепаешь.
— Так ведь тысяча рублей…
— Молчи, не вводи меня во грех! — закричал поп. — Я бы этой тысячи не пожалел, чтобы только владыка гнев на милость сменил.