Веселый мудрец. Юмористические повести
Шрифт:
Но Трясун был озабочен и растерян: как сделать, чтобы уж точно дочку Нестеркину унизить?
— Ноги моей в деревне больше не будет! — ругался Печенка. — С девчонкой-малолеткой не управились! Позор на все. дворянство! Мужичье какое-то, бабы, шепчутся, смеются. Нет уж, сам заварил — так расхлебывай.
— Понял, ясновельможный пан! — кланялся, как колодезный шест, писарь. — Все будет в порядочке!
Трясун не спал всю ночь, и, как назло, ничего путного не приходило в голову. На рассвете наконец писарю вспомнился
«Подходит! — воспрянул духом писарь. — Ей-боже, подходит! Вот жаль, я ответа не вспомню. — Ну так не мне отвечать!».
Утречком, аккуратно расчесав бородку, писарь взял большую дырявую крынку и пошел к Марисе.
Возле хаты никого не было, кроме бабки Ганны и старого солдата Игната, да играли, как обычно, ребята.
— Что еще хочет спросить пан? — скрестив руки на груди, говорил старшой Нестеркин сын, Пятро.
Младший, Степан, был вельможным паном. Он прижимал к верхней губе пучок соломы, означавший усы. На макушке у него красовался треугольный лопух.
— Скажи мне… что сытнее всего? — тоненьким голоском произнес «пан» Степан.
— Гусь! — отвечал Пятро. — В печке жареный. И баран.
— Верно говорит девица! — хором сказали Ивась, Микола и Януся.
— Тьфу! — сплюнул Трясун и, прижимая крынку и животу, пошел в хату.
— Марися-то на огороде, — крикнула бабка Ганна, а солдат Игнат для убедительности махнул своим костылем в сторону гряд.
— Здесь я уже, — вышла из-за хаты Марися. — Пан писарь нынче один? А где вельможный пан? Не занедужил ли?
— Дело такое, что и одному впору, — зло сказал Трясун. — Изволил пан передать тебе вот это!
И писарь протянул ей глиняную крынку с дыркой на боку.
— Спасибо за подарок! — поклонилась Марися, беря крынку.
— То не подарок, — ехидно проговорил Трясун. — Пан наш вот что приказал: «Раз Нестеркина дочь такая хитрая да на отгадки скорая, то пусть-ка она мне к вечеру залатает крынку». И прибавить еще изволил: «Чтобы заплаты видно не было! Пусть крынка как новенькая будет!».
— Нельзя этого сделать! — сказала Марися.
— Ага! — радостно переступил с ноги на ногу Трясун. — Значит, не можешь?
— Пусть ясновельможный пан сперва вывернет крынку наизнанку, а потом дает латать, — сказала Марися, всовывая крынку в руки писарю.
— Хм-хом, — донеслось от куста бузины, где сидели солдат Игнат с бабкой Ганной.
— Передам. — Трясун бросил крынку оземь, и она разлетелась на множество черепков, тотчас же засверкавших глазурью на солнце. — Завтра жди меня. Посмотрим еще, как дело обернется.
— Зачем же завтра? — улыбнулась Марися. — Заходили бы вечерком. Мужички с панщины придут,
— Там видно будет! — Трясун, по обыкновению торопливо, зашагал по улице.
Ребята бросились к черепкам.
— Ох не то сделала, Марисенька, — вздохнула бабка Ганна. — Не то! Зачем сразу отгадку сказала?
— Чего заспешила? — закачал головой Игнат. — Гнались за тобой, что ли? Завтра бы ответ дала. Все денек, глядишь, да наш. Тянула-потянула, до Нестерка бы дело и дотянула. Михайлов-то день не за горой!
— И то верно, — огорчилась Марися. — Да ведь писарь такое придумал, что наша Януся и то сразу отгадает. Вот я и обрадовалась…
— Обрадовался? Перехитрю, дескать, девчонку глупую! — кричал Печенка на притулившегося возле двери писаря. — Ввязал меня, пана, в спор. С кем? С холопской дочерью! С малолеткой! Бороду тебе за это с корнем вырвать нужно!
— Не волнуйтесь, пане! — клялся Трясун. — Уж я такое придумал, что самому Нестерку не отгадать. Вот послушайте…
— Пошел вон! — Печенка с размаху сел в кресло так, что ножки затрещали. — Мне некогда! — И он погладил лежавшую возле ног борзую собаку.
Трясун, пятясь, вышел в дверь.
Действительно, то, что он на сей раз придумал, ему самому казалось трудной загадкой. Ответ на этот раз Яким знал. Потому-то он и уверял барина, что такой отгадки даже Нестерко не придумает!
— Ну-ка, гони самого лядащего барана, — приказал Трясун бабке Гапке, когда пришел в кошару. — Вон этого, у которого шерсть погрязнее. Ты. Гапка, отведешь его к Нестеркиной дочке. Скажешь, что пан прислал. И запомни мои слова: барана этого должна девчонка продать не продать, соли купить да еще целого барана пану вернуть. Повтори!
Бабка Гапка, запинаясь, повторила наказ писаря.
— Еще раз повтори, — недовольно сморщился Трясун. — Ну ладно, помнишь, помнишь… Иди! Да скажи: Утром зайду!
Гапка поклонилась в пояс и погнала покорно блеющего барана по дороге в деревню.
— Хе-хе, посмотрим, как теперь запляшет умница!
Как хочешь, так и решай! Ухитрись-ка упасть и не ушибиться, и козла накормить, и сено сохранить! — хихикал Трясун.
Писарь, очень довольный собой, решил зайти снова в дом: пан-то отходчив, авось успокоился уже, сменил гнев на милость.
Но писарь даже до крыльца не дошел: во двор въехали на запыленных конях два стражника. Не те, что ночевали несколько дней назад в усадьбе по дороге в леса пана Кишковского, а другие, незнакомые.
Печенка из окна увидел всадников и крикнул Якиму!
— Веди ко мне, а лошадям прикажи задать овса! Писарь успел подметить, как пан перекрестился. «Думает, что сбылись его молитвы! — усмехнулся Трясун. — А дядюшка небось здоров еще, что бык!»
— Пан-то Кишковский приказал долго жить! — сказал стражник, соскакивая с коня.