Весёлый Роман
Шрифт:
— Например? — спросил Виля.
— Например, скорость света. Пока самая большая из всего, что дает природа. А может ли быть достигнута скорость большая, чем скорость света?.. Или абсолютный нуль — двести семьдесят три градуса по Цельсию со знаком минус. При такой температуре полностью прекращается движение молекул и атомов. А может ли быть температура ниже абсолютного нуля?.. Или, скажем, время, которое всегда движется только в сторону будущего. А может ли быть, чтоб оно двигалось наоборот — в сторону прошлого?
— Ну не дай бог, — сказал я. — Я бы не хотел в прошлое.
— И я, — почесал затылок наш талмудист.
— Да и я, —
Мы молчали. Я задумался о том, чем же теперь лучше, чем прежде.
На день рождения ребята подарили мне электрическую зубную щетку. Теперь я перед сном драю себе зубы этим маленьким вибратором. Очень удобно, хоть не реже, чем раз в неделю, приходится заряжать аккумулятор. Я переделаю эту штуку, чтоб она могла работать просто от сети.
У меня электрическая бритва. Я ее разбирал до последнего винтика. Чинил.
До своих часов я еще не добрался, но хорошо представляю себе, как они устроены. Это несложное механическое приспособление, к тому же не очень точное. Станки, которые мы выпускаем, и сложнее и точнее.
В нашей квартире есть телевизор, холодильник, пылесос, полотер. У меня — мотоцикл. Всех нас окружают маленькие и большие машины и механизмы, которые облегчают труд или развлекают нас. Наша многотиражка «Завод заводов» писала, что сегодня на каждого жителя Земли приходится более сотни разных машин и механизмов. Но стала ли от этого интереснее человеческая жизнь? Стала ли она более осмысленной?
Человек, конечно, научился господствовать над природой. Это позволило ему создать новую область науки и техники — электронику. Но электроника управляет боевыми ракетами, которые нацелены в него, в человека. Добрался человек до своих многовековых тайных врагов — бактерий. Но теперь он готовится использовать их в бактериологической войне как своих союзников. Человек открыл атомную энергию. Обрадовался. Но она угрожает человечеству поголовным истреблением. Условных единиц взрывчатки на каждую живую душу уже больше, чем хлеба на каждую эту душу. В общем, развитие науки и техники пока не дало людям ни счастья, ни мудрости. Наоборот, оно грозит им все большими опасностями.
Человеку очень многое приходится делать, но и от очень многого отказываться. Его заставляют так поступать общественное устройство, государственные законы, личные обстоятельства. Но он хочет знать: во имя чего он все это делает. И во имя чего не делает? Он живет в постоянной суете. Труд для заработка, забота о своем положении, о здоровье, о близких. Но наступают минуты, когда человек спрашивает сам у себя: а для чего это, какой в этом смысл?
Ведь если нет смысла, нет цели, этот труд, болезни, потери близких были бы так же бессмысленны, как, скажем, строительство в голой степи высокой заводской трубы, которая не связана ни с топкой, ни с каким-нибудь производством. Зачем ее построили?
Или вот в нашей многотиражке писали, что в Перу, в долине Наска, нашли изображения, сделанные в почве. Их можно увидеть только с большой высоты: с горы или с самолета. Бороздами шириной в двадцать метров изображены геометрические фигуры размером в пятнадцать километров. Морские страшилища, орлы, пауки, люди с коронами на головах. Некоторые изображения повторяются и тянутся цепочками. Они настолько похожи друг на друга, что кажется, будто их выдавили одним штампом величиною с современный аэродром. Рисунки сделаны с высокой точностью, между фигурами одинаковое расстояние, линии строго параллельны.
Кто все это соорудил? Как? Для чего? Не — могли же в то время любоваться этими картинками с самолета. Но никто не сомневается, что какая-то цель имелась. Нужно только знать какая.
Казалось бы, все очень просто. Освободи человека от повседневной борьбы за кусок хлеба, от того, что (говорит наш начальник ОТК Малимон) человек должен много работать, чтоб обеспечить себе высококалорийное питание. Высококалорийное питание опять же, по его мнению, нужно для того, чтоб человек мог побольше работать. Как собака, которая ловит себя за хвост. Освободи человека от изнурительного труда, дай ему свободное время, и он достигнет счастья. Освободили. Дали. А счастья он еще что-то не достиг.
Все это я более или менее связно изложил Николаю и Виле.
— Чепуха, — сказал Виля. — Есть цель. Еще Софокл в «Антигоне» писал: «Много есть чудес на свете, человек их всех чудесней». Ценностная ориентация у этого древнего грека была на высоте.
— Что он понимал, твой Софокл, в современной жизни, — сказал я, нанизывая куски колбасы на прут, — если он пользовался морской галькой вместо туалетной бумаги. Как и все остальные древние греки. Нам историк рассказывал.
— Только это у тебя и осталось из истории, — обиделся Виля за своего Софокла. — А он многое понимал. Побольше нас.
Виля отложил в сторону колбасу, а это было несомненным свидетельством, что его задело за живое. Он встал на ноги,
— Человечество, — сказал Виля, — как гигантская ракета, летит по трассе, предусмотренной наукой, Марксом, Энгельсом, Лениным. Но люди не пассажиры. Люди — это космонавты. Они, как космонавты, трудятся, рискуют, испытывают перегрузки. Трасса ракеты — это история человечества, которая складывается по строгим законам. Но люди не марионетки в руках этих законов. И не ради законов они выходят ни баррикады, совершают подвиги, жертвуют жизнью. Они поступают так потому, что борются против несправедливости, добиваются человеческих прав. Не ради этих законов, а ради удовлетворения своих практических потребностей люди поднимаются на революции. Хотя в конечном итоге ракета наша обязательно прибудет в полный коммунизм.
— Если атомные и водородные бомбы не взорвут на ходу твою ракету, — сказал Николай. — И чем может отличаться жизнь людей при коммунизме от нашей, кроме дальнейшего развития науки и техники?
— Может! — ответил Виля так, словно приехал к нам на денек в командировку из города Коммунизм. — Главное не техника. Главное — изменится характер труда. Он станет творчеством. Ну как мне это сказать, чтоб вы поняли, как это важно?.. Когда к труду относятся как к средству существования, людям начинает казаться, что цель жизни — потребление. Они начинают думать, что хорошо тому, кто получил побольше и получше. А когда труд превратится в творчество, то все люди убедятся — в самом деле все! — что настоящий смысл жизни, как говорил Софокл, в человеке, в его творчестве. Конечно, при этом будет еще большее, чем теперь, развитие науки, техники, искусства, всего будет вдоволь. Но жизнь всех людей станет счастливой, наполненной, приобретет настоящий смысл именно потому, что изменится отношение к труду. И ведь все мы это чувствуем. Потому нам и не хочется возвращаться назад. Ведь это бы значило уйти не только от настоящего, но и от будущего.