Весенняя коллекция детектива
Шрифт:
– Начальству?..
Марина Петровна величественно кивнула и пошла к двери. Олимпиада смотрела ей вслед, и Никита Белов выглянул из-за компьютера.
Начальница остановилась и повернулась со скорбным лицом:
– Я заходила сказать, что тебя разыскивают из ФСБ. Телефон у секретаря.
Олежка приехал поздно и очень недовольный. Кто-то перехватил у него выгодную сделку.
Олежка работал в риелторской конторе и «занимался жильем». У него были сумасшедшая мамаша, сумасшедший папаша, сумасшедший брат и никакого собственного жилья. Поначалу Олимпиаде казалось, что он
– Что это такое, черт побери? – спросил он устало, когда Олимпиада отворила дверь. – К тебе что, кто-то ломился?
– Я же тебе говорила! У нас человека убили, а потом он взорвался почти у меня в квартире! Еще на той неделе!..
– Ах да! – сказал Олежка. – Я и забыл.
Он все время все забывал.
Он протиснулся в квартиру, поискал, куда бы кинуть портфель, потому что полочки, на которую он его кидал всегда, больше не существовало. На самом деле разрушения были не слишком значительными – дверь, стены, как будто побитые шрапнелью, полочка, развалившаяся пополам, и треснувшее зеркало, про которое Люсинда сказала: «Плохая примета». Больше ничего не пострадало – из-за того, что заезжий швейцарец сумел в последний момент поддать носилки голой ногой, и мертвое тело, медленно переворачивающееся в воздухе, ей виделось третью ночь в кошмарных снах. Да еще пришлось отмывать пятна крови, но в этом ей помогла Люсинда.
– Ну, что тут было? – спросил Олежка, поцеловав ее сухим и шуршащим, как осенний лист, поцелуем. – Правда, что ли, взрыв?!
Пока Олимпиада рассказывала все, что уже три раза повторила ему по телефону, он задумчиво стянул брюки, оставшись в носках и некоем подобии колготок. Снял пиджак, пристроил его на спинку кресла-качалки, с которой он все равно всегда падал, через голову стащил галстук и рухнул на диван – устал.
– Ужасно, – посочувствовал он, когда Олимпиада закончила рассказывать – в четвертый раз. – Ну, при нашей жизни бывает и не такое.
– Бывает, – согласилась Олимпиада из кухни, где она стряпала ужин и очень торопилась, потому что, приезжая с работы, Олежка всегда хотел есть. – Но, знаешь, мне почему-то казалось, что со мной такого быть уж точно не может никогда!
– Все под богом ходим, – сказал Олежка-философ и зевнул. – А моя мамаша знаешь что учудила?
– Что?
– Сегодня позвонила и сообщила, что подаст на нас с братом на алименты, потому что мы ей денег не даем! Вот дура старая! Она думает, что у меня зарплата официальная! Представляешь, отсудят ей алименты, а у меня зарплата тысячу семьсот восемь! Вот с них и будет получать, идиотка!
Олимпиада помолчала.
– Олежка, а может, лучше ей просто денежек давать? Она же не от хорошей жизни в суд подает!
– Да? – взвился Олежка. – Давать ей, да? А она мне давала, что ли?! И за что это я ей буду деньги давать?! Я что, должен ей, что ли?!
Олимпиада пожала плечами. Ей не нравились такие разговоры.
У нее тоже трудные отношения с матерью, но ей никогда не приходило в голову прилюдно называть ее «старой дурой»!
Иногда Олимпиаде даже нравилось, что Олежка как будто сирота – не бывает никаких проблем с потенциальными родственниками! К ним не нужно ходить «на чай» и звать их к себе тоже не нужно, и наплевать, что там думает его мамочка на ее счет, и наплевать, как именно она представляет себе семейную жизнь сыночка, и не надо запоминать дни рождения и что-то такое выдумывать с поздравлениями и подарками, и вообще никак не нужно соотносить себя с чужой семьей и их интересами! Все Олежкино свободное время принадлежит только им двоим, и они могут использовать его по собственному усмотрению, не обращая ни на кого внимания, – а это ведь самое главное!
Но все же судиться с родителями из-за денег казалось ей не слишком… красивым.
– А брат вообще безработный, так он сказал, что кукиш ей с маслом, от пособия по безработице уж точно не отсудят! Говорит, пойду на биржу, специально встану на учет, чтобы она сообразила, что от него ей ничего не достанется! Он мне тоже сегодня звонил.
– Зря вы так, – пробормотала Олимпиада. – Это же ваша мать, не кто-нибудь…
– Да ладно! Что ты понимаешь! Сама-то небось тоже к мамашке не побежала, когда у тебя тут бомба взорвалась! И еще меня учишь!
– Я тебя не учу, я просто так…
– Ну, а раз так, – сказал Олежка и зевнул, – давай закроем эту тему. А где пульт от телевизора?
– Не знаю.
– Опять эта дура была, соседка твоя? – Олежка поднял с дивана плед, стал под ним шарить и быстро нащупал пульт. – Она вечно с пультом балуется! Зачем ты ее пускаешь, Липа? Сопрет у тебя чего-нибудь, будешь потом слезы проливать!
– Ничего она не сопрет, я ее сто лет знаю!
– Да она на рынке торгует!
– У нас полстраны на рынке торгует!
– И всех надо к себе в дом пускать, да? Лимитчица, с черножопыми валандается, а ты ее чаями с кофеями поишь!
– Олежка, я не люблю, когда ты так говоришь.
– А я не люблю, что она таскается сюда! Не пускай ты ее, ради бога, на что она тебе сдалась! Еще заразу какую-нибудь занесет!
– Олежка!..
– А что? Очень просто, от черножопых!
– Олежка, прекрати ты этот расизм, – попросила Олимпиада. Слушать его больше она не желала. – Лучше вымой руки и садись ужинать.
– Найди мне пульт сначала, – буркнул он сердито, быстренько затолкал руку между валиком и подушкой и разжал пальцы. Пульт канул в щель.
Из кухни прибежала Олимпиада, стала искать, конечно же, ничего не нашла, и, ворча и чувствуя себя абсолютно правым – баб дур надо учить! – Олег отправился в ванную.
Там он помыл руки глицериновым мылом, посмотрел на себя в зеркало, оттянул щеку и изучил прыщик, вскочивший утром на шее. Прыщик был довольно мелкий и не слишком заметный, но все равно он его «беспокоил». Олежка поискал одеколон, нашел его на обычном месте – за деревянной дверцей шкафчика, побрызгал, переждал, пока щипало, и снова оттянул щеку.
Когда он вернулся, Олимпиада, пыхтя, ползала по ковру. Голова ее была под диваном.
– Представляешь, куда завалился, – сказала она и села на ковре. В руке у нее был пульт. – И Люсинда тут ни при чем. Она телевизор не смотрела!
– Значит, все-таки приходила! – констатировал Олежка и потрогал прыщ, который опять защипало. – В следующий раз приеду, чтоб ее тут не было!
– Да ее и так нет, – возмутилась Олимпиада и дала ему пульт. – И что ты все бухтишь, я не понимаю! Тут такие события, а ты ко мне привязался!