Весенняя сказка
Шрифт:
– Господа, не будем больше думать об этой глупой истории и поедемте лучше кататься на лодках, – быстро предложила Лиза, желая изменить немного общее настроение. – Смотрите, какой чудный вечер!
Предложение хозяйки было принято с большим воодушевлением, и маленькое общество начало оживленно собираться на прогулку.
– Вы с нами теперь или опять исчезнете, принц-невидимка? – спросила Милочка, кокетливо наклоняясь к Леве.
Она решила на первый раз быть великодушной и простить ему маленький инцидент с ее розою. Не станет же она в самом деле соперничать с какой-нибудь глупенькой девчонкой.
– Неужели опять исчезнете?
– Опять исчезну! – спокойно ответил Лева. – Я должен Ирину отвести домой.
– Ну, это глупости! – вмешалась Лиза. – Это может сделать и Аннушка!
– Нет, я обещал Дарье Михайловне и должен сам отвести ее! Впрочем, вы идите вперед на пристань, господа, я постараюсь нагнать вас! – нарочно хитрил Субботин, чтобы как-нибудь отделаться и отлично понимая, что иначе от него не отстанут.
Лева поднял соломенную шляпу Иринки, которую она оставила на стуле около него, и отправился разыскивать девочку.
Она сидела в столовой и вместе с бабушкой внимательно рассматривала его новые ботанические атласы.
– Мне нужно сказать тебе пару слов! – несколько сухо проговорила Прасковья Андреевна. – Пойдем в мою комнату!
– Вы, разумеется, меня бранить будете? – сейчас же начал Лева, как только они остались одни.
– Да, разумеется! Скажи, пожалуйста, как это могло случиться, чтобы при тебе так обидели ребенка? – с укором проговорила бабушка.
– Ах, вы только не сердитесь, не сердитесь, я и сам на себя злюсь теперь! – искренне сознался Лева. – Но, право же, мне и в голову не могло прийти, что Иринка так странно отнесется к этой глупой шутке Кокочки!
– Иринка очень чуткая и чистая натура, – серьезно проговорила Прасковья Андреевна. – Ее инстинктивно отталкивает и возмущает всякая пошлость, а тебе, как старшему другу и нареченному брату ее, следовало бы ограждать девочку от таких впечатлений. Этот ребенок так трогательно и безоговорочно предан тебе, что, право, заслуживает немного большего к себе внимания!
Юноша молча и почтительно поцеловал руку бабушки, и оба почувствовали, что они поняли друг друга и что между ними снова заключен мир.
Лева пошел провожать Иринку. Девочка уже успела позабыть свои недавние слезы и теперь, следуя за ним по дороге, без умолку болтала.
– Ах, какие чудные картинки тебе купила бабушка! – говорила она с восторгом. – И столько цветов там! И такие все красивые! Я таких никогда и не видала еще, верно, не растут у нас. Ты мне должен все прочесть о них, и я еще хочу знать, как они называются! Хорошо?
– Хорошо, хорошо…
Юноша почти не слушал, что она говорила. Он все еще находился под впечатлением последнего разговора с бабушкой и чувствовал свою вину перед девочкой.
Иринка вдруг замолкла и остановилась.
– Лева, ты о чем думаешь? – спросила она неожиданно. – Ты отчего такой?
Большие темные глаза с тревогою устремились на юношу.
– Какой такой?
– Да вот такой… ну, такой скучный, знаешь! – не умея выразиться, пояснила девочка, разводя руками. – Ты, может быть, сердишься, Лева?
И она тихонько потянула его за рукав.
– Я сержусь на тебя, Жучок мой, – да за что же, за что? – удивился Лева.
– А вот за то, что я плакала тогда… Ты не любишь, когда я плачу…
Девочка покраснела и опустила ресницы; но вдруг, сразу изменив тон, она заговорила быстро, горячо, с негодованием:
– Ты не сердись, Лева, я не могла, не могла, ах, он такой противный, противный… И потом, как он смел, ведь я не его невеста, не его ведь, правда? Как он смел?..
Но Лева молчал, не зная, что сказать, и его снова и еще с большей силой охватило прежнее неприятное чувство вины.
– Ты сердишься, Лева? – спросила она, и в голосе девочки послышались слезы; Иринка робко подняла к нему свое опечаленное личико. – Ну, если ты сердишься, Лева, то в другой раз объясню… в другой раз… – Она не договорила.
– В другой раз я шею сломаю тому, кто осмелится тебя обидеть при мне! – неожиданно вырвалось у Левы, и при этом он так крепко сжал ручку Иринки, что ей даже немного больно сделалось; но она ничего не сказала, только слегка потерла покрасневшие пальцы и сейчас же опять вложила руку в большую, сильную ладонь своего друга.
Лева свернул с большой дороги на соседнее поле, откуда узенькая межа спускалась вниз, прямо к речке; после пыльной дороги тут было прохладно и хорошо.
Легкий туман белою дымкой стоял над полем, и во влажном воздухе пахло свежей травою, кашкой и медом.
Иринка почему-то замолкла.
Лева тоже молчал, и все молчало кругом: и лес, и зеленое поле, и тихое небо над ними с бирюзовою далью… все, все смолкло…
Даже речка перестала журчать, словно утомленная дневным жаром, и теперь, неподвижная и прозрачная, сверкала как зеркало среди густой зелени.
Местами в ней все еще отражались багровые облака, но вечерняя заря медленно угасала, и вдали у леса речка уже бледнела, постепенно совсем теряясь в синеватом тумане вечерних сумерек.
Охваченные прелестью наступающей ночи, Лева и Иринка невольно замедляли шаги, подходя к оврагу. Девочка задумчиво любовалась догорающим небом.
А над опушкой деревьев уже выступал молодой месяц, и вдруг целая сеть золотистых нитей заискрилась и засверкала у леса, покрывая блестящей рябью почерневшую речку…
– Лева, как ты думаешь, – тихонько спросила девочка, – у месяца серебряные или золотые лучи?..
– Право, уж не знаю, какие лучи у месяца, – ответил Лева, – но я знаю одно, что ты у меня золотой, золотой Жучок!