Весна на Одере
Шрифт:
– Верховный Главнокомандующий чувствует себя, понятно, хорошо. Конечно, он доволен, что его солдаты находятся уже здесь, в Германии. Привет будет передан, - он помолчал, потом добавил, желая быть точным: если будет возможность.
Все походило на пресс-конференцию. Чохов перевел дыхание. Маргарета смотрела на него восхищенными глазами. Помещица по-прежнему сидела в креслах, не смея шелохнуться.
Тут Сливенко шепнул Чохову, что батраки плохо одеты, а женщины обуты в деревянные башмаки.
Чохов сурово посмотрел на старуху и сказал:
– Одеть
Чех охотно перевел. Помещица поспешно поднялась с места, вынула из кармана огромную связку ключей и засеменила к двери.
Восхищенные женщины пошли за ней выбирать себе одежду и обувь из господских сундуков. Чохов отправил с ними старшину Годунова, чтобы старшина проследил, не то эти, как Чохов выразился, "враги народа" постараются всучить иностранцам одежонку поплоше.
Набрав ворох платьев и туфель, женщины побежали к себе, хохоча и тараторя, - над нарядами надо было еще основательно поработать, подшить, ушить, укоротить старые платья, привести их в соответствие с модами хотя бы 1939 года...
Ах, как они щебетали! Да, эти русские - настоящие парни, они знают, что нужно женщинам перед отъездом на родину после таких пяти лет!
Мужчины еще остались побеседовать с капитаном, но тут на улице раздались оглушительные гудки автомашин. Через деревню, овеваемая опахалами маскировочных хвойных веток, медленно проезжала советская тяжелая артиллерия. Все ушли смотреть на гигантские пушки.
Чохов остался один. Он медленно прохаживался по большой гостиной, где на стенах торчали оленьи рога, набитые на черные лакированные дощечки, хвастливые трофеи барской охоты. Пониже висели картины в золоченых рамах.
Чохов был горд, но на этот раз не собой только, а всеми - солдатами, гвардии майором Лубенцовым, капитаном Мещерским, всеми. Это чувство было ново для Чохова, и он прислушивался к нему внимательно и сосредоточенно.
За окном гудели автомашины, лязгал металл, раздавались веселые голоса и приветственные клики.
Вдруг отворилась дверь, и в комнату вошла Маргарета. Она пробормотала несколько слов, показывая на свои новые черные туфли с высокими каблуками, - видимо, благодарила капитана.
Они стояли друг против друга.
Она была красива и знала это. Он тоже был красив, но он этого не знал. Она была только самой собой и улыбалась ему не без кокетства. Он чувствовал себя представителем великой армии и народа и поэтому старался быть строгим и неуязвимым.
Ткнув себя пальчиком в подбородок, она сказала:
– Margarete... Sie?..*
_______________
* Маргарета... А вы?..
Он понял и ответил:
– Василий Максимович.
Она не поняла длинного имени и сдвинула брови.
– Василий, - сказал он, решив ради краткости отказаться от отчества.
– Василь, Василь, - почему-то засмеялась она, словно обрадовавшись.
Они с минуту постояли молча, потом оба почувствовали себя неловко и оба не могли понять причину неловкости. "Может, она хочет меня о чем-то попросить?" - думал Чохов, стараясь не слишком приглядываться к девушке. "Может быть, капитан занят, а я его задерживаю и ничего не говорю?" думала Маргарета.
Она что-то нерешительно произнесла и ждала ответа, но он ничего не ответил, потому что ничего не понял. Тогда она сделала книксен - Чохов даже глаза раскрыл от удивления, о реверансах он читал только в книгах - и направилась к выходу.
За дверью она минуту постояла неподвижно, затем бегом побежала к своим подругам - рассказать, какой милый и непонятный этот капитан и что зовут его Василь.
Маргарета была родом из Заандама, небольшого городка к северо-западу от Амстердама. Городок этот расположен на самом морском берегу, возле старой дамбы, полон чаек и соленых запахов рыбы. Когда-то он назывался Саардамом. В августе 1697 года его посетил царь и великий князь московский Петр Первый. Там и доныне стоит памятник Петру, сохранился и домик с черепичной кровлей, в котором русский царь прожил несколько дней. Один лесопильный завод в окрестностях городка называется "De Grootvorst" ("Великий князь") в память посещения его Петром.
Когда Маргарета задумывалась о России, то эта далекая страна представлялась ей в образе высокого, могучего и непонятного человека, чья исполинская тень пронеслась когда-то по тихим улочкам ее родного Заандама. Даже война немцев с Россией казалось ей далеким, полуфантастическим событием, не имеющим прямого отношения к ней или к ее соотечественникам. Конечно, порабощенные голландцы слушали известия о поражениях немцев в России с радостью: немцев они ненавидели так же, как их предки ненавидели испанцев при Вильгельме Молчаливом. Но они не улавливали прямой связи между этими событиями и своей собственной судьбой.
И вдруг эти события ворвались в их жизнь. Великие восточные пространства оказались не такими уж отдаленными, не такими уж инопланетными, как это представлялось Маргарете Реен, восемнадцатилетней девочке из Заандама, воспитанной на пасторских проповедях, на выдумках бульварных газет и романтике бульварного кинематографа.
Русские - именно они освободили Маргарету и ее соотечественников. Благодаря им она вскоре увидит свою мать, родной городок, берег моря.
Она была полна благодарности к русским. Впервые за три года бродяжнической жизни она почувствовала себя под защитой могучей и дружественной силы. Эта сила воплотилась в маленького стройного сероглазого капитана.
Маргарета смотрела на него, очарованная, и была страшно довольна тем, что он не высок ростом, чуть-чуть повыше нее, не такой, сохрани боже, как Петр Первый, которого она, вероятно, боялась бы.
В присутствии капитана она чувствовала себя в безопасности перед старухой баронессой фон Боркау, ее управителем и разными "амтами", "ратами", "лейтерами", "фюрерами" - всем этим сложным и страшным хороводом, который разлетелся теперь, подобно нечистой силе при свете дня.
VII
Оганесян пришел в поместье на следующее утро. Предвкушая предстоящее ему наслаждение, он шагал непривычно быстро и одолел лестницу одним махом.