Весна на Одере
Шрифт:
Чохов сидел, мрачно покуривая. Он заметил в огромной легковой машине Лубенцова и подумал о нем с неопределенным раздражением: "Опять этот майор... Проповедник... Знаем мы их..." Он никак не мог простить Лубенцову его презрительного жеста и ядовитых слов, да еще при женщине. "Красавчик, - думал он, - наверно, какой-нибудь тыловик... Смеется все время... Немцев спасает... Чистюля".
Полк, куда направлялся Чохов, был уже близко, деревня, где стоял штаб, появилась за первым же поворотом.
– Погоняй, - сказал Чохов.
Рыжеусый хлестнул лошадей бичом.
Штаб
Молодцевато, с залихватской плавностью приложив руку к ушанке, Чохов доложил:
– Капитан Чохов прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы.
– ...Смотри, Весельчаков, - кричал майор в телефонную трубку, деревню возьми! Что значит - стреляют?.. А что ты думал, тебя с музыкой будут встречать?..
Положив трубку, майор сказал телефонисту:
– Вызови мне "Лилию"... Как там поживает сей белый цветок, узнаем.
Потом он обернулся к Чохову, взял его предписание и спросил:
– Ну?
"Занятный живчик - подумал Чохов.
– Неужели начальник штаба?"
– На должность командира роты?
– спросил майор.
– Так точно.
– Давно на этой должности?
– Два года.
– Давненько, - произнес майор и, махнув рукой телефонисту, чтобы тот замолчал со своей "Лилией", спросил: - Почему так?
Чохов смотрел прямо в глаза майору непроницаемыми серыми решительными глазами.
– Не знаю, - ответил он.
Майор усмехнулся:
– Вот как? А кто же знает?
– Начальство знает, - сказал Чохов.
Майор хмыкнул и вышел в другую комнату.
– Это кто?
– спросил Чохов у писаря коротко и повелительно.
– Начальник штаба полка.
– Как, ничего парень?
– Кто? Товарищ майор?
– удивился писарь такому панибратскому тону в отношении начальника штаба, Героя Советского Союза, майора Мигаева. Ничего...
Майор вернулся, переговорил с вызванной, наконец, "Лилией", белым цветком, и сказал, обращаясь к писарю:
– Зачислить капитана Чохова командиром второй стрелковой роты. А это что там за колымага?
– вдруг заинтересовался он каретой, стоявшей за окном.
– Это моя, - сказал Чохов.
Мигаев рассмеялся:
– Ах, вот ты какой граф! Поня-ятно!.. Брось эту телегу! Роту тебе дают пехотную, а не моторизованную... И учти, нам комбат нужен. Будешь человеком - назначим комбатом.
– А мне и так ладно, - сказал Чохов.
– Да иди ты, странный ты человек!
– притворился рассерженным майор.
– Есть идти, - меланхолически ответствовал Чохов и повернулся, снова приложив руку к ушанке с молодцеватой небрежностью.
Когда он уже открыл дверь, Мигаев крикнул вслед:
– А где вторая рота, знаешь?
– Найду, - односложно сказал Чохов и вышел.
Чохов был родом из Новгорода. Он рос без отца, со старушкой-матерью в домике на окраине города. Старший брат работал в Ленинграде на заводе. Когда началась война, Чохову было девятнадцать лет, он только что окончил педагогический техникум и был влюблен в соседскую дочку Варю Прохорову, светловолосую ясноглазую девушку, которая училась в техникуме вместе с ним и с начала учебного 1941 года должна была начать преподавать в школе. Чохов же собирался ехать к брату в Ленинград с тем, чтобы поступить там в институт.
Война поломала все планы. Чохов забил досками окна своего домика, попрощался с Варей и пошел с матерью на станцию.
В Ленинграде Чохова сразу же взяли на военную службу. Варя писала ему каждый день, потом немцы захватили Новгород, и переписка прекратилась. Чохова отправили вместе с его частью на Карельский фронт. Начались беспрерывные бои, в которых Чохов сразу же показал себя выдающимся по хладнокровию и храбрости солдатом. Вскоре его направили на курсы младших лейтенантов. Учиться ему, правда, пришлось недолго, так как курсанты были брошены в бой на Мурманском направлении, но офицерское звание Чохов все-таки получил и стал командовать взводом. Его тяжело ранило. Связь с матерью и Варей он потерял. Год спустя, уже находясь на Северо-Западном фронте, он узнал из газет, что учительница Варвара Прохорова, партизанская разведчица, была повешена немцами на улице Ленина в Новгороде.
Потом он получил известие из Ленинграда, и оказалось, что матери у него тоже нет: старушка умерла от голода зимой, и не сохранилось даже могилы, так как она умерла на улице и ее похоронили незнакомые люди. Старший брат погиб при обстреле города, когда снаряд попал в цех, где он работал.
Чохов остался один из всей семьи.
Удары, разразившиеся над юношей, вызвали в нем прямую и сильную реакцию, ожесточили его. Война стала делом всей его жизни, главным содержанием ее. Он ни о чем не думал и не говорил, кроме как о войне. Со временем он даже стал чуть ли не гордиться тем, что он один на свете. "Мне что? Я один", - думал он часто и по любому поводу. Когда солдаты получали письма из дому или рассказывали о своих семьях, при этом умиляясь, улыбаясь, вздыхая или жалуясь, Чохов смотрел на них свысока, как будто эти родственные связи унижали, делали их слабее.
В боях он отличался непомерной лихостью. Ненависть его к немцам - в том числе и к пленным - вошла в поговорку. Начальники многое прощали ему за храбрость и, зная о выпавших на его долю несчастьях, потихоньку жалели его, но тем не менее вынуждены были относиться к капитану настороженно: уж очень он был лих! Вопреки всем правилам, он всегда шел впереди солдат, хотя при этом частенько терял управление своей ротой.
По этим причинам Чохов уже долгое время оставался на должности командира роты и, хотя притворялся, что это его нисколько не трогает, в глубине души был очень уязвлен. Вот и теперь он вышел от майора Мигаева с мрачным лицом и направился к своей карете.