Весна незнаемая
Шрифт:
– Ты что это, тетка! – повернувшись к Зимерзле, яростно заорал Громобой. Ему хотелось потрясти ее за шиворот, но сделать это с девушкой на руках было никак невозможно. – Ты ее заморозила! Я тебе твоего сынка живым отдал! Сделай ее живой, а то я твоему псу хребет сломаю! И тебе заодно! Слышала?!
– Ну, грозен! – Зимерзла усмехнулась, показывая белые, тесно сидящие острые зубы, которые странно было видеть во рту у глубокой старухи.
От этой ухмылки вдруг стало ясно, что возраста у нее нет, что молодой она никогда не была и старше не будет. Она не живет… Она – нежить, и Громобой вдруг ощутил, кроме негодования, гадливое презрение
– Тоже нашел живительницу! Сам ты ее и оживишь! Мое дело другое. Благодари лучше, что мой сын тебя сюда занес по глупости. Сам бы ты еще когда добрался! Тоже ведь – не Сварог Премудрый!
Зимерзла усмехнулась еще раз и растаяла прежде, чем Громобой сообразил, что ответить. Очертания старухи расплылись и слились с белизной снежной равнины, черный волк с железной шерстью исчез вместе с ней. И в то же время они никуда не исчезли: вокруг был их собственный, родной мир, их леденящие глаза смотрели из каждой снежинки. Сам снег дышал тем же леденящим дыханием зимы. По ощущениям было не слишком холодно, но где-то внутри Громобоя крепло убеждение, что оставаться здесь долго людям не следует. Сколько бы живого тепла они ни принесли с собой, зимний холод сожрет его все без остатка, но останется таким же холодным.
Все еще придерживая голову лежащей Веселины, Громобой огляделся. Вот леший занес! Хоть бы пенек какой – присесть. Или веток – подстелить. Снег один, разрази его гром! Громобой был раздосадован и растерян, а бледное неживое лицо Веселины молчаливо требовало немедленно что-то сделать.
– Тоже, ведуна выискала! – сердито бросил он, обращаясь к исчезнувшей Зимерзле. Он был убежден, что старуха продолжает его слышать, и ему даже почудился невнятный ехидный смешок. – Да я крови-то заговаривать сроду не пробовал, а тут мертвого оживи! Погубила девку и рада! Гром тебя разрази! Эй! – позвал он, не надеясь придумать никаких более подходящих слов. – Девица-красавица! Проснись!
Свободной рукой он нерешительно похлопал по щекам Веселины, точно боялся разбить: ее тонкое бледное лицо казалось вырезанным изо льда, а его рука рядом с ним была еще больше и грубее, чем всегда. На ощупь ее кожа была совершенно холодной. Снегурочка, да и только! Где-то в глубине шевелился ужас, что она замерзла и умерла насовсем, но Громобой гнал его прочь.
Глубоко вздохнув, Громобой постарался сосредоточиться. После всего случившегося он совершенно не чувствовал усталости, дышалось легко, сила бурлила в каждой жилочке, и откуда-то в нем была уверенность, что он может все. Грань миров, которая во дворе прямичевского святилища так мучила его своей недосягаемостью, была преодолена, он открыл путь к неисчерпаемым источникам своей собственной силы. Теперь ему все по плечу, нужно только взяться как следует. В лад с его дыханием от него распространялся во все стороны поток тепла, и этот поток растапливал, раздвигал плотный холодный воздух Зимерзлиных Полей. Этого тепла в нем в избытке, нужно только передать часть его застывшей крови Веселины. Ничего особенного не нужно делать. Только сосредоточиться. А это было нелегко: впервые в жизни Громобой сам пытался накинуть узду на собственный бурлящий дух и направить его в одну, нужную сторону.
Положив руку на лоб Веселине, Громобой думал о горячем солнце. Ему стало жарко, сам снег вокруг него начал потрескивать и плавиться. Лоб Веселины под его рукой быстро потеплел, она вздрогнула, потом глубоко вздохнула – так глубоко и долго, что
– Где он? – хрипловатым, не совсем своим голосом воскликнула Веселина и рывком села, но тут же охнула, зажмурилась и откинулась назад – у нее закружилась голова.
– Тихо, тихо! – заботливо осадил ее Громобой. – Кого потеряла-то?
– Зимний Зверь где? – тревожно пояснила Веселина, недоумевая, как можно такое забыть. – Где он?
– Ты лучше спроси, где мы сами! – ответил Громобой и помог ей сесть, придерживая под спину. – Давай-ка вставай лучше, а то застудишься. Ну, на ногах устоишь?
Поднявшись, он поднял и Веселину, придерживая ее за локти. Она беспокойно огляделась, и он огляделся вместе с ней. Во все стороны простиралась пустая заснеженная равнина, без жилья, без стога, без деревца, без кустика, даже без сухой былинки, точно здесь от создания мира ничего не росло. На пределе зрения равнина сливалась с низким серым небом. Этого места Веселина не знала. Возле Прямичева таких полей не бывало… Да какой тут Прямичев! Само это слово отдалось далеким гулом и разбилось на мелкие льдинки.
– И где мы? – послушно, как маленькая девочка, спросила Веселина, не отрывая глаз от снежных далей.
– Была тут Зимерзла, так она сказала, что ее сынок Снеговолок нас сюда заволок, – неторопливо пояснил Громобой и усмехнулся: вот как, прямо песня получается. – Вон тут сидела.
Он кивнул в ту сторону, где видел Зимерзлу, и вдруг заметил на снегу какой-то красноватый блеск.
– Погоди, что это там? – Удивленный Громобой отпустил Веселину, убедился, что она стоит и не падает, и шагнул к искрам.
Красные искры на белом снегу были хорошо заметны и казались неуместными, странными – огонь на снегу не может гореть сам по себе!
Подойдя поближе, Громобой увидел, что на снежном поле, там, где сидела недавно Мать Метелей, полукругом рассеяно несколько осколков… чего? Они походили на глиняные, но на каждом из них, полузасыпанных снегом, горели пламенем какие-то черточки… вроде бы даже узоры. Нагнувшись, Громобой поднял один, повертел в руках. Обычный глиняный черепок, как от битого горшка. Только этот красный узор… Рисунок – частая косая сетка – казался смутно знакомым.
– Что это? – К нему подошла Веселина и заглянула в его ладонь.
Громобой показал ей осколок.
– Набросала тут старуха дряни какой-то… – начал он, но Веселина вдруг ахнула и схватила его за руку.
– Я знаю! Знаю! Ты посмотри: это же стужень-месяц!
– Чего?
– Знак месяца стуженя! Медведь ты неученый! Знак… Значит, выходит, это… Это… на гадательных чашах такие знаки!
– Зимерзла, что ли, гадала? – Громобой ухмыльнулся.
Все еще держа его за руку, будто он мог по небрежности выронить драгоценный осколок, Веселина огляделась. Вокруг, почти у них под ногами, поблескивали в снегу красноватые искры на таких же глиняных черепках. Веселина подняла еще один, дрожащими пальцами очистила от снега. На нее смотрела прочерченная красным огнем косая полоска – санный путь, знак месяца грудена.