Весна Византии
Шрифт:
Свита императора заполнила ложи, где они наконец расселись, после чего взревели трубы, патриарх благословил празднество, и распорядитель церемоний выступил вперед с долгой изысканной речью, на которую басилевс ответил любезной улыбкой, а толпа - слитным криком: «О, боже, защити императора! Защити дом его и всех пурпурнорожденных! Матерь Божья, наполни империю радостью…». После чего его императорское величество вскинул руку, и развлечения начались.
Уже очень давно Тоби не доводилось присутствовать на представлениях. Его дядя, пользовавший герцогов, разумеется, нередко
Коренастые, скуластые мужчины, выстроившись в две пирамиды, перекидывали девочек и мальчиков между собой. Шуты в звериных шкурах и уродливых масках разыгрывали ужасающие представления со свиными мочевыми пузырями, а также воловьими и козлиными гениталиями. Дети в шелковых белых одеждах, украшенные цветами, водили хороводы и пели. Крестьяне исполняли сельские танцы под вой волынок, а девушки-черкешенки в сапогах и длинных юбках, покачиваясь под музыку, сплетались в живые узоры под бой барабанов. Двое борцов в кожаных штанах сражались, пока один из них не испустил дух; и басилевс поднялся, пока тело уносили с арены, дабы дать сигнал к перерыву, ибо императоры, подобно простым смертным, также нуждаются в пище и отдыхе.
Мул, украшенный лентами, выволок на арену телегу, полную соленой рыбы, и двое юношей, бежавших рядом, принялись бесплатно раскидывать ее в толпу. Повозка оставалась с северной стороны Мейдана, поскольку все знали, что торговцы, равно как и князья, сами позаботятся о своем пропитании. Они были правы. Лоппе извлек на свет божий корзину, до сих пор стоявшую на земле рядом со скамьями, - и принялся извлекать оттуда выпечку, жареных цыплят, орехи, сушеные фрукты и печеную фасоль. Обнаружились там также фляги с вином и шесть металлических кубков. Под конец он вручил Тоби седьмую флягу, с чистой водой, и вопросительно покосился на лекаря.
Николас вновь разговаривал с Асторре. Тоби развернул его к себе со словами:
– Ладно, думаю, этого достаточно. Можешь ускользнуть, пока император не видит.
Голос фламандца звучал совершенно нормально, и на вид он казался вполне здоровым, разве что чересчур оживленным. Правда, волосы, промокшие от пота, вились колечками, как нечесаная шерсть.
– И думать забудь, - отрезал он.
– Асторре мне этого никогда не простит. Они ведь будут сейчас состязаться в стрельбе.
Лекарю это было прекрасно известно. Он знал также, что выступления стрелков состоятся лишь во второй половине представления.
– Асторре не так глуп. Он знает, что такое лихорадка. Послушай… генуэзцы от нас далеко. С Юлиусом проблем не будет. Если мы все останемся здесь, император ничего не заметит. Ты пришел, показался на глаза. Так чего же ты ждешь?
– Окончательной победы. Сейчас ты лишишься цыпленка, - ответил Николас.
Тоби озадаченно уставился на него, а затем опустил глаза. И правда, какой-то лохматый терьер в золотом ошейнике сунул морду в их корзину… Ухватившись за ошейник, лекарь поднял собаку.
– Это Виллекин, - представил Николас. Собачка хрипло затявкала.
– Виллекин!
– взвизгнул девичий голос. Тоби узнал его, даже не оборачиваясь. Катерина де Шаретти, разодетая как куртизанка. То есть, конечно, не совсем, но… Рыжевато-каштановые волосы были завиты и распущены, плечи обнажены, а в ушах красовались огромные серьги. На ней было шелковое платье, а лицо изящно подкрашено. Она схватила собаку.
– Ты его чуть не убил! Я пожалуюсь маме!
Николас обернулся.
– Если хочешь, я сам ей расскажу. Мне как раз нужно ответить на письмо.
Дориа стоял у жены за спиной. На нем также было парадное платье и цепь с изумрудами.
– Если Виллекин в порядке, - бросил он, - то отнеси его на место, милая. Со своим отчимом ты можешь поговорить позднее.
Теперь обернулись все разом: Юлиус, кипящий от гнева, Легрант с выражением невозмутимого любопытства на лице, Асторре, грозно вздернувший подбородок… Годскалк явно чувствовал себя не в своей тарелке. Но Катерина не смотрела ни на кого из них. Прижимая к себе собаку, она внимательно рассматривала Николаса.
– У тебя волосы мокрые, как в тот раз, когда ты свалился с лихорадкой. Опять приступ, да?
Так что все их старания пошли прахом… Фламандец кивнул.
– Да. И если не хочешь ее подцепить, лучше держись от меня подальше. Как твои дела, Катерина?
Она повернулась, чтобы идти прочь.
– Не смей со мной говорить. Ты вообще не должен был приходить сюда. Это подло. Ты заразишь и Виллекина тоже. Мне не нужна твоя лихорадка.
– Мне она и самому не нужна, - согласился Николас.
– Ты показывала Виллекина императрице?
Катерина уже отошла к дальним скамьям, но, не удержавшись, все же обернулась, чтобы ответить:
– Так ты все видел? Меня ей представили! На следующей неделе я поеду во дворец. Грекам нравится моя собака. Они ее называют «рим-папа».
Самая излюбленное оскорбление греков по отношению к европейцам… Тем же любезным тоном Николас продолжил:
– На твоем месте, я бы оставил его дома, тут повсюду свирепствует лихорадка. Мне нравятся твои серьги.
На краткий миг лицо ее просветлело, но тут же Катерина вновь нахмурилась.
– Отправляйся домой, - и с этими словами вернулась на место.
Юлиус попытался было последовать за ней, но священник преградил ему дорогу.
Дориа с улыбкой наблюдал за этой сценой, затем с сочувствием воззрился на Николаса.
– Бедный мальчик! Похоже, посещение дворца тебя совсем подкосило. Я, конечно, слышал, что в банях можно подцепить какую-то заразу, но не думал, что там водится и болотная лихорадка. Или это Алексий так измучил тебя своими ласками?
Он говорил совершенно открыто, хотя и по-итальянски. Возможно, из-за шума никто не смог бы их подслушать. Толпа в нетерпении гудела, призывая басилевса дать знак к возобновлению представления: