Весна Византии
Шрифт:
– Моего недомогания?
– Тебе ведь стало дурно в купальне, иначе бы ты присоединился к нему незамедлительно. Он поймет. Ты весь раскраснелся и вспотел. Тебя пробирает дрожь?
– Вне всякого сомнения, меня пробирает дрожь, деспойна, - подтвердил фламандец.
– Тогда можешь идти.
Он поднялся, поклонился и вышел, а слуга с ларцом двинулся следом. Одежду Николасу так и не вернули, равно как и не предложили привести себя в порядок. Он решил, что это не случайно. Наконец, камерарий принял его и через маленькую дверцу ввел в комнату,
– Можешь подойти чуть поближе, - пригласил император.
– Сюда. Тебе дурно?
– Прошу простить меня, басилевс.
– Николас распростерся в земном поклоне, затем медленно поднялся и, прежде чем вновь опустить взор, позволил себе быстро оглядеться вокруг.
Шелковые простыни и подушки были сбиты и измяты. Непокрытые волосы императора рассыпались по плечам золотистой волной. Изящные руки, унизанные кольцами, лежали на коленях.
– Кто может похвалиться тем, что владеет собственной слабостью?
– промолвил император.
– Мы не виним тебя. Нам сказали, что ты умеешь делать игрушки.
– Я делаю устройства ради пользы и удовольствия. Каким будет ваше желание?
– спросил Николас.
– Мы желали бы иметь часы, - пояснил басилевс.
– Такие же, как у персов. Ты мог бы справиться с этим?
– С радостью, ваше величество.
– С радостью? Это хорошо. Нам нравится общество радостных людей, мессер Никколо. Я желаю видеть все чертежи для этих часов и следить за тем, как пойдет работа.
– Если здоровье позволит мне, я приду, как только басилевс соизволит меня пригласить.
Человек на постели пошевелился.
– А сейчас… Неужто мы выглядим так неприступно? Это та самая книга? Принеси ее сюда.
Возможно, им все-таки предстоял разговор об Аль-Джазаре… Николас осторожно взял манускрипт и поднес его к постели.
– Что такое?
– воскликнул император.
– Ты весь дрожишь, мальчик! Как тебя называют обычно? Никко? Никколино?
Нет, судя по всему, Аль-Джазар тут все же ни при чем.
– Мой господин, - попытался возразить Николас.
– Это опасно. Мое недомогание может перейти к басилевсу, если я подойду слишком близко.
На лице с благородными чертами мелькнула улыбка.
– Мы не ведаем страха, - заявил император Давид.
– Турки утверждают, что им нечего бояться, ибо рай их так сладостен… Мы же достигаем рая на земле, и это стоит небольшого риска. Подойди. Покажи мне рисунки. И вот… Мы опустим руку на твое плечо. Это тебя укрепит.
– Император повернулся к своему камерарию.
– Мы заняты. Вернись через час.
Чуть меньше чем через час Николас ушел. Камерарий, явившийся на звон колокольчика, провел гостя в небольшую комнатку, где обнаружилась его одежда. Сперва Николас долго сидел в неподвижности, затем появился евнух, который помог ему переодеться и проводил к воротам; паж шествовал следом с ларцом в руках.
Дориа уже был там. Николас совсем позабыл о его существовании после того, как они расстались в банях. Сидя в седле, генуэзец горделиво улыбнулся своему сопернику, когда тот проходил мимо.
– Ну что, господин консул, как вам византийские обычаи?
– бросил он небрежно.
– Если вы не станете докладывать обо всем моей жене, то, пожалуй, и я также не стану рассказывать лишнего ее матери. В один прекрасный день мы еще сравним свои впечатления.
– Несомненно, - подтвердил Николас.
– Должно быть, Антимосу и Алексию сейчас тоже есть что сравнить.
Похоже, Дориа не испытывал ни малейших угрызений совести и сомнений по поводу всего происшедшего. Генуэзец лишь засмеялся в ответ.
– Что сказали бы наши исповедники?! Хотя, похоже, твой Годскалк смотрит на вещи весьма разумно… Должно быть, сказываются монастырские привычки. А у тебя что-то усталый вид. Похоже, повеселился на славу?
Пот остывал на лице, покалывая кожу. Его поочередно бросало то в дрожь, то в холод. Вся одежда пропахла ладаном.
– Видел бы ты остальных!
– бросил Николас.
– Тогда до вечера, - сказал Дориа - Жена - конечно, дело хорошее, но сейчас я мечтаю только о том, чтобы немного отдохнуть. Есть пределы человеческим силам!
– И с этими словами он направил лошадь вниз по холму.
Фламандец проводил его взглядом.
– Глад и мор да пребудут с тобой… - И отвернулся.
У ворот его дожидались несколько солдат-флорентийцев и, разумеется, верный Лоппе. Слава небесам, никто из них не слышал разговора с генуэзцем. Хотя чернокожий и так догадался обо всем.
– Как ты намерен его убить?
– таков был его первый вопрос.
Николас уже позабыл, как собирался ответить.
– Милосердно… - Затем он вздохнул и объявил: - Сегодня к вечеру нас ждут на стадионе, но до этого времени я никого не желаю видеть. Если только я не пошлю за кем-то лично - ни единого человека. В особенности это относится к мастеру Тоби. Ты понял?
– Мастер Юлиус может пойти на Мейдан вместо тебя, - предложил Лоппе.
– Это ведь всего лишь праздник.
– Нет.
– Николас покачал головой.
– Нет. Это важно.
Лоппе замолчал. Вероятно, он понимал не хуже самого Николаса, что послать за Тоби все же придется. Но не сейчас, не сразу. Сперва ему нужно осознать, какая дорога лежит теперь перед ним… принять те стороны жизни торговца, которых никто не обещал ему прежде, и о которых никто не предупреждал.
«Во имя Господа и ради прибыли», - с этой фразы обычно начинались все учетные книги купцов. Во имя Господа и ради прибыли нет ничего невозможного. Все дозволено. Все дозволено - и Kyrie Eleison. И да смилостивится Господь над нами и нашими покупателями.