Веспасиан. Фальшивый бог Рима
Шрифт:
— Мне не надо напоминать, с кем я разговариваю. Это я и сам знаю — с выскочкой, у которого нет никаких манер, зато имеется жуткий сабинский акцент.
— Какие бы патрицианские предрассудки ты ни пестовал против меня, Корвин, начальник здесь я. Я представляю в Киренаике наместника, а в его лице и Сенат. И ты поступишь так, как тебе будет приказано, и не посмеешь меня ослушаться! Если ты считаешь, что спасение римских граждан из рабства — это безумная авантюра, мне остаётся лишь молить богов, что если вдруг такая судьба постигнет тебя самого, чтобы нашёлся такой безумец,
Договорить ему не дал далёкий скорбный вопль. Веспасиан посмотрел на восток, откуда тот доносился.
— Это ещё что такое?
— Ещё один глупец, который имел несчастье последовать за тобой в пустыню, — огрызнулся Корвин и, резко развернувшись, пошёл прочь, раздавая приказы своим немногочисленным всадникам, которые теперь с опаской поглядывали на небо.
— Почему ты честно не признался, — сказал Магн, провожая Корвина взглядом, — что пустился на поиски Капеллы лишь потому, что у него в любовницах смазливая бабёнка? Ну, ты понял, о чём я.
Веспасиан был готов испепелить его взглядом:
— Как смешно!
— Вот и я тоже так подумал, и как мне кажется, я недалёк от истины.
Веспасиан фыркнул. Что ни говори, а Магн прав. Не положи он глаз на Флавию, разве были бы они сейчас здесь? А главное, около ста человек были бы живы. С другой стороны, коль всё предначертано судьбой, значит, так у них было написано на роду. Фортуна распростёрла руки лишь над горсткой из них, сохранив им жизни ради других дел. «Интересно, — задумался Веспасиан, — ради какого дела Фортуна пощадила меня самого?»
ГЛАВА 3
Прищурив глаза от безжалостного полуденного солнца, Веспасиан устало посмотрел на юного мармарида. У самого него от жары растрескались губы, а так как во время песчаной бури он потерял шляпу, то ему сильно напекло голову, отчего каждое движение отзывалось в ней пульсирующей болью.
Шёл второй день после бури, и все они как один были на исходе сил. В течение предыдущего дня каждый получил лишь по три кружки бесценной воды, и по одной сегодня утром. А вот Зири изнуряющий зной, похоже, был нипочём. Пока остальные медленно взбирались на бархан, он продолжал выделывать на его гребне свои замысловатые коленца.
— Кажется, мы вовремя, — прохрипел Магн, с трудом переставляя ноги по мягкому, как перина, песку. — Я всё утро мечтал выпить собственную мочу.
— Какое совпадение! — с улыбкой, какую позволяли запёкшиеся губы, ответил Веспасиан. — Я тоже всё утро мечтал выпить собственную мочу.
— Тебе пришлось бы сражаться за неё со мной.
Ответ застрял у Веспасиана в горле. Ступив наконец на гребень бархана, он замер в немом изумлении. Впереди, на расстоянии двух миль, насколько хватало глаз, простиралась пышная зелень оазиса. Пятьдесят миль в длину и десять в ширину. Оазис напоминал ярко-зелёный ковёр, раскинувшийся посреди бесплодной и враждебной пустыни.
Корвин остановился рядом с Веспасианом.
— Хвала богам, мы дошли!
— Да, но вы забыли про дорогу назад, — буркнул Магн.
Все замерли на месте как вкопанные, любуясь зелёным пятном оазиса, который казался зеленее обычного после долгих дней в пустыне, когда их окружала лишь растрескавшаяся коричневая земля и пронзительно-голубое небо. Они стояли, не в силах оторвать глаз, а между тем до них донеслась ритмичная дробь барабана, звуки рога и звон цимбал.
— Что это? — спросил Веспасиан.
— Не знаю, — ответил Магн. — Похоже, что там у них какой-то праздник.
Выпив остатки воды, путники легко преодолели оставшуюся пару миль и уже через час ступили под сень первых финиковых пальм.
Музыка становились всё громче, а вот обитателей этого зелёного блаженного края пока нигде не было видно. Между тем стало заметно прохладнее — примерно так, как бывает в жаркий день в Риме.
Преодолев ещё милю среди деревьев, которые теперь росли ещё гуще и отбрасывали приятную тень, путники неожиданно для себя вышли к озеру. Не раздумывая, все тотчас бросились вперёд и прыгнули в прохладную, освежающую воду. Утолив жажду и остудив разгорячённые тела, они наконец сбросили с себя усталость нескольких дней пути под беспощадным палящим солнцем.
Освежившись, они углубились в оазис, шагая туда, откуда доносилась музыка. Вскоре они вышли на дорогу, по которой двинулись дальше. Теперь помимо барабанной дроби, рожков и цимбал, до них доносились голоса. Через несколько сотен шагов им стали встречаться низкие глинобитные хижины с плоской крышей. Веспасиан и Магн заглянули в окна. Пусто.
— Предполагаю, что все на празднике, — сделал вывод Веспасиан, когда они подошли ближе к очередному скоплению местных жилищ.
Музыка теперь звучала совсем близко. Дорога резко свернула вправо и, миновав ещё пару хижин, вывела их на огромную, запруженную людьми площадь, окружённую со всех сторон такими же глинобитными постройками, как будто грудой наваленными одна на другую. Музыка и пение между тем сделались ещё громче, и все, кто были на площади, воздели руки над головой и подпрыгнули вверх.
— Амон! Амон! Амон! — истошно кричали они, заглушая даже звон цимбал и барабанную дробь.
Неожиданно голоса смолки.
В дальнем конце площади на ступеньках небольшого храма появился человек жреческой наружности, в кожаной юбке с широким золотым поясом. На голове — высокая чёрная кожаная шапка без полей, с золотыми изображениями солнца.
Жрец воздел в воздух крючковатый посох, и его паства как по команде пала ниц. Затем начал читать молитву, однако заметив, что Веспасиан и его спутники стоят, тотчас смолк. Указав в их сторону посохом, он что-то крикнул, по всей видимости приказывая лечь животом на землю. Молящиеся приподняли головы, и на пришельцев уставились несколько тысяч глаз.