Весталка
Шрифт:
Это была опять прежняя Валя.
— Как же тебя.. сюда. Война же..
— А я.. Ну, сама понимаешь.. Буду рожать.. Не скоро еще, правда.. Но..
общем.. Отправили в тыл.. Ой, Лидка! Какое счастье, что я тебя нашла! Ведь разбежались тогда. Потерялись. Ни писем, ничего.. А я к тебе еще ночью заглянула. Смотрю, спишь, ты, не ты — не могу понять. Изменилась, изменилась.. Бедненькая моя девочка! Ну, ничего. Терпи.. Поправишься. Я сама за тобой ходить буду. Лидка, милая, вот я тебе принесла.
— Ешь! А я сейчас поговорю, нельзя ли тебя перевести...
— Никуда меня не надо! Нормально здесь. Хорошо... — Было неудобно перед всеми, глазели, слушали.
Но Валя оставалась Валей, ее уже не было в палате.
— Из пэпэже, сразу видать, — заметила Зоя, криво усмехаясь.
253
— Да, баба-палач. Такая-то нигде не пропадет, — поддержала Люба. — Красивая.. Глазки-то.. И фигура есть...
— Кому война, кому мать родна.. Ишь, ордена-медали. Ты-то как ее знала?
— В школе учились. Подруга. Вместе на фронт уходили.
— А-а.. Ну, это..
— Только вы, видать, в разных местах воевали. Ты на холоде, она — в тепле, — говорит Фиса.
— Ладно, девчонки! Не сплетничайте. Кому как повезет!
— Вот я и говорю: кому — молоко, кому — кринка. — Фиса опять разнервничалась.
На следующее утро был консилиум, и мне сообщили: ногу ампутировать непременно. Нет времени на раздумья. Максимум сутки-двое. Под мою ответственность. Ампутация страшная. Все бедро. В народе называется «по пах».
— Ну, как, Одинцова? Все в ваших руках. Спасти может только чудо или... то, что мы предлагаем. Но, поверьте мне, — говорил Липский. — Я сорок лет в медицине и за сорок лет чуда, пожалуй, не видел. Был, правда, один случай, но отношу к неверной диагностике. В вашем случае — исключено. Гангрена. Это тяжело признать.. И прогрессирующая. Во фронтовых условиях рана была обработана плохо..
— Может быть, пенициллин.. — пробормотала я, стараясь не глядеть на его всезнающее лицо.
— Пенициллин? А он у вас имеется? Нет? У нас, к сожалению, — тоже. Во всем городе. Да при гангрене, Одинцова, он и не изучен. Сегодня, скорее, это.. Э-э.. Фетиш.. Вы меня понимаете? Ну, популярно.. Это — а.. Как бы.. Панацея..
— Я все поняла.
— Ах, поняли? — взглянул на меня с удивлением. Лицо старого
галльского петуха. Где-то я видела в кни гах отца карикатуру «Галльский
254
петух». Полуприкрыл крупные веки.
— То есть средство от всех болезней.
— Да-а. Но — это миф. Хотя, если б пенициллин был.. Можно было бы попробовать. Провести курс терапии.. Но нет.. Нет! Английское средство. Антибиотик. А мы и сульфамидами подчас не располагаем.
— Я уже говорил с начальником аптеки, — вмешался палатный. — Но.. Нет. Нет.. В общем, Одинцова, мы настоятельно просим. Ставка — жизнь. Поймите нас.
— Выбора нет. Вы должны решаться. Я понимаю.. Вы молодая женщина.. Но.. Может оказаться так, что через неделю и мы уже не будем в состоянии помочь. Решайте.. Решайте..
Липский зачем-то погладил меня по голове, как маленькую девочку, и вышел. Полы халата, развеваясь, задели дверь. Следом вытеснились завотделением, врачи и сестра.
В палате тишина.
Посапывают. Обдумывают. Молчат.
— Ничего. Присоединяйся.. Проживешь, Лида. Что ты? Одну ногу. Жаль, конечно. Нога. Ну, а жизнь дороже.. На меня смотри. Мне как? Ничего не оставили.. — Это Зоя. — А жить надо. Жизнь дороже.
— Дороже.. Кому надо нас, таких-то? Кому мы? Милостыньку по углам собирать? По вокзалам ползать? Видала.. Я бы счас, кабы могла, к окошку бы и..
— Тут не убьешься.. Еще больше окалечишься. Глупая ты, Фиса.
— Один черт мне. Не хочу быть такой. Вон, железка-то.. Рядом. Подползу и башку под поезд. Только вот выпишут..
— Да перестаньте вы! Что вы завелись! Под поезд! Под поезд! Эко храбрости! Выжить надо! Назло всему! А ей решиться.. Человеку решиться надо, дуры! — Это Люба, неунывающая.
— Ты не дрейфь, Одинцова. Жизнь все равно надо прожить, раз Бог дал. Не дрейфь! Как будет, так и будь. Может, еще медицина дойдет потом
255
— руки-ноги нашему брату пришивать станут. Дойдет медицина.. Я в это верю. Протезы мне вон для рук хорошие обещают. А руки будут — и вовсе хорошо. Не бойся, девка. Не бойся! Прямись. Страшнее бывает — гляди на меня! — Это Зоя.
— Да. Медицина.. Покамест хорошо только пластают. Нет чтоб лечить. Пластать-то легче.. Небось.. — Это Фиса.
Вечером меня неожиданно перевезли в одиночную палату. В общем-то, я знала ее тяжелую известность. И у нас в госпитале была такая — угловая комната, переделанная из бывшей уборной. Туда клали умирающих. Из нее был только один путь — к безносому возчику Кузьме. Тогда еще не было и понятия «реанимация». Одиночка, однако, оказалась повеселее, выходила одним окном в школьный сад, за другим была железная дорога. Здесь было, конечно, лучше, чем в общей: чище воздух, ни стонов, ни ругани, но, с другой стороны, там ты все-таки не одна, общая боль помогает терпеть, здесь один на один со стенами. Видно, положение мое совсем плохо, думала я, вытирая слезы, крепилась. Да и нога не давала размышлять.