Весталка

Никонов Николай Григорьевич

Вечером двадцать третьего апреля, когда мы остановились в каком-то поместье, через связных мне передали приказ явиться к командиру полка.

«Ну, вот оно! Опять!» — подумала я с какой-то противной внутренней дрожью, какая бывает, когда надо сделать что-то самое неприятное, требующее напряжения всех душевных сил и оттого все-таки не делающееся лучшим и легким. Но я быстро собралась, захватила-надела зачем-то и свою сумку, пораздумав, сняла ее, почистилась, обтерла хромовые сапоги, не забыла и поглядеться в зеркальце. Глянула оттуда здоровая деваха — именно так, иначе не скажешь, щеки с облупленной кожей, из-под берета выгоревшие, выцветшие на ветрах волосы. Нос уже набрал

загара, даже и глаза стали какие-то другие — вот открытие, раньше я не замечала, — другие у меня сделались глаза, после ранения, что ли, а может быть... Нет, ничего «не может быть», если жила теперь в постоянной печали, все валилось из рук, все, и даже война, к которой я притерпелась, не казалась уже бесконечной. Глаза у меня были замученные, истосковавшиеся и безразличные одновременно. Они не ладили со здоровым цветом лица, с загаром... «Как с лесозаготовок приехала», — сказала себе, пряча зеркальце, продолжая при этом размышлять, зачем я понадобилась подполковнику Полещуку, теперь я видела его совсем редко, лишь случайно попадалась ему на глаза, но всякий раз и спиной, и затылком ощущала его трогающий, неприятный взгляд. «Опять начнет приставать!» — подумала-решила я, и в этой своей женской убежденности, предположительности почему-то не было теперь робости, того страха, с каким обычно шла, ходила к нему, когда Полещук был еще комбатом. «Да, подумаешь?! Ну, в крайнем случае, полезет — дам по морде как следует — да что я, раба, что ли? Вот еще!»

Штаб полка был в глубине усадьбы, в помещичьем доме, половина

294

которого была разбита, развалена, а другая странно уцелела, лишь везде почти вылетели стекла. У связных, у охраны спросила, где комполка, и мне показали по лестнице наверх и влево. Это был типичный старинный особняк с высокими потолками, узкими коридорами и окнами в виде решеток в таких же узких высоких проемах.

Дверь одной комнаты в углу была приоткрыта, в боковом коридорчике

телефонов сидели не то радисты, не то телефонисты, слышался зуммер.

— К подполковнику? — вопросом сказала я, и телефонисты махнули-указали на дальнюю открытую дверь. Заглянув туда, я увидела командира полка. Он сидел за огромным столом, накрытым к ужину, и что-то писал.

— Входи, Одинцова! — сказал он, увидев меня. — Входи.. Садись... — досадно махнул, когда я захотела представиться официально.

Присев на краешке стула, я поняла, что он не писал, а рассматривал какой-то альбом с открытками или с марками. «Вот, — протянул альбом мне,

— ишь, фриц-то, хозяин, видать, коллекционер был. Марочник. Как это по-научному-то? Фило.. как-то. Фила...» — «Филателист», — сказала я.. «А.. Да. Знаешь? Был у нас на Севере, тогда я в Воркуте служил, главный врач один.. Тоже такой, обалделый. Марки собирал — хлебом не корми.. Со всей зэковской почты отклеивал, дурак. Дынин, помню, фамилия была.. Фило? Как там? Фило-телист.. Ха-ха...»

В альбоме аккуратно, сериями, закрытые целлофаном, марки со свастиками. Парады. Солдаты со зверскими лицами. Танки. Самолеты. «Юнкерсы». «Мессеры». И — Гитлер, Гитлер, Гитлер. Гитлер в машине, Гитлер с фолькс-штурмовцами. Гитлер с девочкой, гладит ее по головке. Гитлер с собакой. Марки к дню рождения фюрера. Видимо, выпускались каждый год.

— Занятно? — спросил Полещук.

— Не знаю.. Не очень... — ответила я.

— А ты, Одинцова, все такая же, — сказал он, как бы с сожалением и попутно удивляясь.

295

— Какая уж есть, товарищ подполковник, — попыталась улыбнуться, чтобы сгладить официальный ответ.

— Ладно.. Я тебя.. Не за этим вызвал. Вот! — достал из планшетки пару узких серебряных погон. — Поздравляю! С первым офицерским. Не хотели еще давать. Мол, фельдшерское не кончила.. — Он поднялся. Встала

я.

— Может, и больше звездочек надо было.. Да уж больно строптива, — улыбнулся во все свои желтые зубы. Желтые глаза глядели в упор.

«Как у волка», — подумала я про эту улыбку с острыми клыками.

— Получай, примеривай, товарищ младший лейтенант. — И смотрел все с этой пугающей меня улыбкой.

Старалась улыбнуться и не могла, так неприятен был этот человек, но кое-как пересилила себя, улыбнулась.

— А это вот — личное офицерское оружие. — Он протянул мне откуда-то со стула кобуру с пистолетом. Кобура была новенькая, блестевшая добротной кожей.

— «Вальтер». Трофейный. Дарю. Это уж от себя. Цветов бы надо.. Да где их возьмешь.. Да цветы что.. Завянут.. А эта штука полезная, пригодится в бою.

— Благодарю.

— Ну, носи, не теряй. А теперь садись, Одинцова. Давай выпьем. Звание обмыть надо. Положено.

Села. Все пыталась улыбаться, хотя где-то в душе, может, действительно была рада по-детски. Я — офицер. Ну, пусть самый маленький, пусть первый или, наоборот, последний, а все-таки офицер. Называть командиров офицерами стали два года назад, но слово все еще было новинкой. Его ценили. Но поначалу хмыкали, таращились: «Ваше благородие... Господин... Хм. Офицер!»

На столе у подполковника была водка, немецкий ром, коньяк, какое-то вино с красивыми наклейками.

296

— Что будешь пить?

— Лучше бы ничего, — вздохнула я. — Но.. раз уж положено.. Что послабее...

Налил мне полный стакан темного густого вина. Себе — стакан водки.

— Ну, строптивая, давай.. По-фронтовому, а? За твою звезду! — сказал со значением.

Водку он пил, запрокинув голову, как воду, выпил, сморщился, тряся головой, полуприкрыв веки, хватнул каких-то консервов на хлеб. Закусил. Ел

глядел на меня теми же хищными глазами.

Я только пригубила, вино было вкусное, терпко-сладкое, хорошо пахло.

— Ну-у! Так нельзя, младший лейтенант.. Одинцова.. Лидия ведь? Лида?! Нельзя так.. — сказал Полещук, укоряя взглядом. — За звезду пьют до дна.

И я выпила до дна. Не устояла. Впервые в жизни я выпила так много, сразу целый стакан; узкий высокий немецкий стакан, наверное, был больше нашего.

— Вот это — дело! — похвалил подполковник. — Закуси. Рыба вот.. Какие-то еще омары-кармары.. Ничего на вкус. Крабы вроде. Те вкуснее, правда..