Вестники несчастья (сборник)
Шрифт:
– ... он говорит: «Привет, Макс», «Как дела, Макс?», а я отвечаю: «Привет, мистер Флетчер, отличный сегодня денек, как по-вашему?»
– Будьте добры, опишите его.
– Очень приятный и симпатичный человек.
– Какого цвета у него глаза?
– Карие? Голубые? Что-то вроде этого.
– Понятно. Какого он роста?
– Высокого.
– Выше вас?
– Да.
– Выше меня?
– Нет. Мистер Флетчер примерно вашего роста.
– Какого цвета у него волосы?
– Белого.
– Белые волосы? Вы хотите сказать – седые?
– Вот-вот, что-то в этом роде.
– Так все-таки какие, Макс? Постарайтесь вспомнить поточнее.
– Говорю вам, вроде бы белые... седые то есть.
Спросите лучше у Фила, уж он-то знает. Он вообще потрясающе запоминает время, даты и все такое.
Филом звали швейцара, и у него действительно оказалась отличная память на «время, даты и все такое». Это был болтливый одинокий старик, который
– Да-а, – сказал Фил, – жуткие вещи творятся в этом городе, жуткие. Когда я был мальчишкой, такого не было. Я родился в Саут-Сайд, в таком квартале, что, если ты ходил в ботинках, все считали тебя чистоплюем. И еще мы все время воевали с бандой итальяшек. Швыряли на них с крыш всякий хлам. Кирпичи, яйца, куски железа, а один раз даже тостер – клянусь Богом, однажды мы скинули на них старый тостер моей мамаши. И он – бац! – угодил одному из них прямо по башке. Прямо скажем, не самое подходящее место, а им от этого хоть бы хны. Ничего им от этого не сделается. Но что я хочу сказать: все равно так плохо, как сейчас, не было. Даже когда мы метелили этих макаронников, а они нас, это было... мы делали это ради забавы, понимаете? А что творится сейчас?! Вы заходите в лифт, а там сидит тип, свихнувшийся от наркотиков. Он сует вам под нос пистолет и говорит, что вышибет вам мозги, если вы не отдадите ему все деньги. Думаете, я шучу? А что было с доктором Хоскинсом? Точно такая же история. Приходит он домой в три часа ночи. Макса нет, он в сортир отошел. А в лифте этот тип, Бог его знает, как он забрался в дом, наверное, перепрыгнул с соседней крыши – эти чертовы наркоманы скачут по крышам, что твои горные козлы! И он тычет своей пушкой доктору Хоскинсу прямо в нос, прямо вот сюда, чуть ли не в самую ноздрю, и говорит: «Гони сюда все деньги и наркотики, что у тебя в саквояже». Доктор Хоскинс думает: что за черт, погибать здесь из-за каких-то паршивых сорока долларов и пары пузырьков кокаина? Да подавись ты ими! Он отдал ему все, что тот требовал, и знаете, что сделал этот гад? Избил доктора, да так, что его отправили в больницу и наложили семь швов – этот сукин сын раскроил ему лоб рукояткой пистолета. Пистолетом его бил, представляете? Да что же это такое творится, а? Ей-богу, гнусный город, а особенно этот район. Я еще помню времена, когда можно было вернуться домой в три часа ночи, в четыре... да хоть в шесть утра, и никому не было никакого дела до того, во сколько вы идете домой! Вы могли одеться хоть во фрак или в норковую шубу – какое кому было дело, как вы одеты? Да хоть обвешайтесь драгоценностями и нацепите бриллиантовые запонки – вас никто не трогал. А в наше время? Попробуйте прогуляться по улице, как стемнеет, без добермана на поводке. Посмотрим, далеко ли вы уйдете. Эти наркоманы учуют вас за квартал и нападут из подворотни. В нашем доме было уже много ограблений, и все это дело рук наркоманов. Они залезают в дом через чердак, понимаете? Мы чинили замок на чердачной двери раз сто, и все без толку! Что им эти замки? Только починишь – бац! – и снова дверь нараспашку. А бывает, влезают в окна по пожарным лестницам – кто их остановит? Приходишь на работу, и первое, что узнаешь, – обчистили чью-нибудь квартиру! И считайте, что вам крупно повезло, если они не стянули вашу вставную челюсть из стакана. Не знаю, куда катится этот город! Клянусь Богом! Позор, да и только!
– А как насчет мистера Флетчера? – напомнил Клинг.
– Насчет мистера Флетчера? Уважаемый человек, адвокат. Он приходит домой и что видит? Что его жена лежит на полу мертвая, и скорее всего ее убил какой-нибудь псих-наркоман. Разве это жизнь? Кому это нужно, если уже нельзя спокойно войти даже в собственную спальню? Черт знает что такое!
– В котором часу мистер Флетчер приехал сегодня домой? – перебил его Клинг.
– Около половины одиннадцатого, – ответил Фил.
– Вы уверены?
– Абсолютно. Знаете, какая у меня память? В нашем доме в квартире 12 "С" живет миссис Горовиц. У нее нет будильника. А может, и есть, да только она разучилась его заводить после смерти мужа. И каждый вечер она мне звонит, чтобы узнать точное время, и просит передать дневному швейцару, чтобы тот позвонил ей утром во столько-то и разбудил ее. Конечно, здесь не отель, но, если старушка просит оказать ей небольшую любезность, как тут откажешь? К тому же она очень щедра под Рождество, которое, кстати, не за горами. И вот сегодня вечером она звонит и спрашивает: «Фил, скажите, пожалуйста, который час?», я смотрю на часы и говорю: «Десять тридцать, миссис Горовиц», и как раз в этот момент у дома останавливается такси и оттуда выходит мистер Флетчер. Миссис Горовиц попросила передать дневному швейцару, чтобы он разбудил ее в семь тридцать. Я пообещал,
– Скажите, мистер Флетчер сразу поднялся наверх?
– Конечно. Куда же еще? Не пойдет же он гулять по этому району в такое время. Это было бы примерно то же самое, что прыгнуть за борт в открытом море.
– Ну что ж, большое спасибо, – кивнул Клинг.
– Не за что. – Фил пожал плечами. – Когда-нибудь здесь произойдет еще что-нибудь в этом роде.
Они стояли, окружив Флетчера с трех сторон, и его ответы повергали всех в изумление. Углами этого треугольника были лейтенант Бернс и детективы Карелла и Мейер. Флетчер сидел на стуле, сложив руки на груди. Он по-прежнему был одет в пальто, шляпу и перчатки, словно с минуты на минуту ожидал, что его отпустят и он снова окажется на улице, где царил лютый мороз. Допрос проходил в маленькой комнатке без окон, а табличка на двери из матового стекла гласила: «Для снятия показаний». Комната была «шикарно» обставлена: длинный дубовый стол образца года этак 1919-го, два стула с прямыми спинками и зеркало в раме, расположенное на стене. Это было так называемое «одностороннее» зеркало: стоя по одну сторону от него, можно было видеть собственное отражение, а находясь по другую – обозревать всю комнату, оставаясь при этом невидимым. Что ж, иногда блюстители закона вынуждены идти на разные уловки. Разумеется, то же самое касается и преступников, но во всем городе не найдется уголовника, который бы с первого взгляда не распознал «одностороннее» зеркало. Часто случается, что задержанные, обладающие чувством юмора, подходят к зеркалу вплотную, дабы выразить свою «любовь и признательность» к наблюдающим за ними с другой стороны полицейским – кто показывает язык, кто корчит рожи... Таким образом проявляется «взаимоуважение», существующее между теми, кто нарушает закон, и теми, кто пытается им в этом помешать. Попасть за решетку всегда неприятно, но если выдается такая возможность, то почему бы не повеселиться напоследок?
Полицейские, окружившие Джеральда Флетчера, были удивлены, но отнюдь не шокированы его откровенностью, если не сказать – грубой прямотой. Правда, одно дело – побеседовать о смерти чьего-то супруга чисто гипотетически и совсем другое – осудить человека на пожизненное заключение. Однако было очень похоже на то, что Флетчер именно к этому и стремился.
– Я ее на дух не выносил, – заявил он.
Мейер удивленно вскинул брови и посмотрел на Бернса, который отреагировал точно так же, посмотрев, в свою очередь на Кареллу. Карелла стоял напротив зеркала. Оттуда на него смотрел высокий мускулистый человек с прямыми каштановыми волосами и карими глазами. На его лице было написано то же самое выражение, что и у Бернса с Мейером.
– Мистер Флетчер, – сказал Бернс, – насколько мне известно, вас ознакомили с вашими правами...
– Я знал их задолго до того, как вы меня с ними ознакомили, – хмуро ответил Флетчер.
– И, как я понимаю, вы согласились отвечать на наши вопросы без адвоката...
– Я сам адвокат.
– Я хотел сказать...
– Я прекрасно знаю, что вы хотели сказать. Да, я согласен отвечать на любые ваши вопросы без адвоката.
– И все-таки, мне кажется, следует напомнить вам о том, что была убита женщина...
– Да, да, да!.. Моя обожаемая, замечательная женушка, – язвительно сказал Флетчер.
– ...что является очень серьезным преступлением...
– ...которое среди прочих правонарушений карается строже всего, – договорил за Бернса Флетчер.
– Совершенно верно, – кивнул тот. Это был голубоглазый крепыш с телосложением бейсболиста из команды «Техасские викинги» и легкой сединой на висках. Кого-кого, а уж Бернса никак нельзя было назвать стеснительным, но тем не менее в присутствии Флетчера он чувствовал себя как-то скованно. Он поправил галстук, откашлялся и посмотрел на коллег, словно прося поддержки. Мейер и Карелла внимательно изучали носки своих ботинок.
– Ну ладно, – пожал плечами Бернс. – Если вы сами понимаете, что делаете, то давайте начнем. Мы вас предупредили.
– Что верно, то верно, предупредили. И не раз. Не представляю только – зачем? Лично я не чувствую себя в опасности. Да, мою жену убили. Кто-то прирезал эту сучку, но это не я.
– Мистер Флетчер, мне очень жаль, но ваши заверения пока что не развеяли наших сомнений, – сказал Карелла, удивляясь, кто это говорит? «Я сам и говорю, – понял он. – Пытаюсь произвести впечатление на Флетчера, сбить с него гонор, чтобы адвокат оставил свой снисходительный тон. Послушайте, – мысленно обратился он к Флетчеру, – ведь я же не тупоголовый фараон, я умный и наблюдательный человек, способный понять ваше нахальство, сарказм и даже вашу злобную радость». Привалившись бедром к исцарапанному столу, Карелла, сложив руки на груди, наблюдал за Флетчером. Когда же до него внезапно дошло, что он неосознанно копирует подозреваемого, он сразу сменил позу и окинул его пристальным взглядом. Флетчер ответил тем же.