Вестники несчастья (сборник)
Шрифт:
– Сколько вам лет? – спросил Клинг.
– Двадцать четыре. А вы еврей?
– Нет.
– Клинг... – Нора пожала плечами. – Вполне может быть еврейской фамилией.
– А ваш приятель тоже еврей?
– Нет.
– Вы помолвлены?
– Не совсем. Но мы собираемся пожениться.
– Чем он занимается?
– Если не возражаете, я бы предпочла не обсуждать эту тему.
В тот день они больше не говорили о приятеле Норы. Они шли по улицам, ярко освещенным рождественскими елками, мимо магазинных витрин, увешанных мишурой и гирляндами разноцветных лампочек. На перекрестках Санта-Клаусы звонили в колокольчики, собирая пожертвования, музыканты из Армии спасения дули в трубы и тромбоны, звенели бубнами, протягивая прохожим жестяные кружки для мелочи; покупатели торопились по магазинам, нагруженные подарками в ярких обертках, а облака над головой становились все более густыми и зловещими.
Еще Нора рассказала, что все свое рабочее время обычно проводит в студии, которую оборудовала в одной из комнат своей большой квартиры («Я работаю каждый день, но раз в неделю езжу в Риверхед к матери, как раз там я вчера и провела весь день, когда вы пытались мне дозвониться»). Она занимается самыми различными видами дизайна, начиная с оформления книжных обложек, театральных афиш и рекламных буклетов промышленных фирм и кончая рисунками в поваренных книгах и цветными иллюстрациями для детских книжек. Обычно ее день загружен. Это ведь не только работа. Надо еще обегать редакторов, продюсеров, авторов – короче говоря, множество людей. («Будь я проклята, если стану платить двадцать пять процентов своих гонораров агенту. В наше время некоторые из них гребут деньги лопатой! Вам не кажется, что надо принять закон по этому поводу?») Она изучала искусство в «Купер-Юнион» в Нью-Йорке, потом пошла в Род-Айлендскую школу дизайна, чтобы приобрести больше практических навыков, а год назад переехала сюда и устроилась в рекламное агентство «Тадлоу, Браннер, Гроулинг и Кроув», где проработала чуть больше полугода, делая эскизы к оформлению консервных и сигаретных упаковок и выполняя другие не менее «интересные» задания, пока наконец не решила уволиться и уйти на вольные хлеба. («Вот и вся история моей жизни».)
Было уже почти три часа дня.
Клинг начал подозревать, что он уже почти влюбился в нее, но ему было пора возвращаться на работу. Он отвез Нору домой на такси и перед тем, как высадить у дома на Сильверман-Овал, подозревая, что ее слова по поводу великой любви к своему избраннику были чисто женским притворством, сказал:
– Нора, прогулка с вами доставила мне огромное удовольствие. Могу я увидеться с вами еще раз?
Нора озадаченно посмотрела на него, как бы удивляясь тому, что, несмотря на все свои усилия, так и не сумела втолковать ему, что это абсолютно невозможно. Печально улыбнувшись, она покачала головой.
– Пожалуй, нет.
Потом вышла из такси и скрылась в подъезде.
Среди личных вещей Сары Флетчер, представлявших интерес для следствия до ареста Ральфа Корвина, была записная книжка, найденная в ее сумочке на комоде. В четверг днем, сидя за рабочим столом, Карелла внимательно изучал ее содержание, в то время как Мейер и Клинг обсуждали целебные свойства медного браслета, который Клинг по-прежнему продолжал носить на запястье. В дежурке было необычайно тихо – можно было даже слышать собственные мысли.
Ни треска пишущих машинок, ни телефонных звонков; за решеткой в дальнем конце комнаты никто не орал о жестокости полиции и о нарушении прав человека, все окна были плотно закрыты, как ножом обрезав доносившийся с улицы рев машин. Из уважения к этой мирной тишине, а также потому, что Карелла с сосредоточенным видом уткнулся в записную книжку Сары Флетчер, Мейер и Клинг разговаривали вполголоса.
– Могу сказать только одно, – говорил Мейер, – этот браслет способен творить чудеса. Этим все сказано.
– А ты можешь объяснить, как так получается, что я пока что никаких чудес не ощущаю?
– Когда ты его надел?
– Сейчас посмотрим. Я пометил в календаре.
Они сидели в ближайшем к камере предварительного заключения углу дежурки – Клинг за своим столом, а Мейер примостился на краешке столешницы. Стол стоял у стены, служившей своеобразной доской объявлений, а потому залепленной всевозможными бумагами. Там были циркуляры из полицейского управления, пометки о новых правилах и инструкциях, расписание дежурств на следующий год (включая ночные и дневные смены, а также выходные дни для всех шести детективных групп участка), карикатура, вырезанная из журнала, который выписывал каждый уважающий себя блюститель закона, несколько телефонных номеров потерпевших, с которыми Клинг рассчитывал связаться до того, как кончится его смена, фотография Синди Форрест, которую он вот уже неделю собирался снять, и несколько куда менее симпатичных фото преступников, находившихся в розыске. Чтобы добраться до календаря, Клингу пришлось сорвать объявление о ежегодной новогодней вечеринке сотрудников управления.
– Вот, пожалуйста, – сказал он. – Ты подсунул мне этот браслет первого декабря.
– А сегодня у нас какое? – спросил Мейер.
– Шестнадцатое.
– С чего ты взял, что я дал его тебе первого числа?
– Вот пометка – «БМ». Браслет Мейера.
– Ну ладно, значит, получается ровно две недели. Ну и чего ты от меня хочешь? Я же сказал, что он начнет действовать через две недели.
– Ты сказал – через десять дней.
– Быть такого не может. Я сказал: через две недели.
– В любом случае прошло больше двух недель.
– Слушай, Берт, этот браслет творит чудеса, он может вылечить буквально все, начиная с артрита и кончая...
– Тогда почему он на меня не действует?
– А чего ты, собственно, ждал от него? – ухмыльнулся Мейер. – Чуда?
На алфавитных страничках записной книжки Сары Флетчер Карелла не нашел ничего интересного. У нее был хороший почерк, и все имена, адреса и номера телефонов читались легко. Даже когда она вычеркивала старый телефонный номер, то это делалось одной ровной чертой, а под ней вписывался новый. Полистав книжку, Карелла пришел к выводу, что большинство ее знакомых представляли собой супружеские пары (Чак и Нэнси Бентон, Гарольд и Мэри Спендер, Джордж и Ина Гроссман и так далее). Помимо этого, там были телефоны нескольких ее подруг, местных магазинчиков и предприятий бытового обслуживания, парикмахера Сары, ее зубного врача, а также номера нескольких городских ресторанов. Это была самая обычная, ничем не примечательная записная книжка, однако в самом ее конце Карелла наткнулся на страничку, наверху которой было напечатано: «ДЛЯ ЗАМЕТОК».
– Меня из всего этого интересует только одно, – тем временем продолжал Клинг, – мое плечо по-прежнему болит. Да это просто счастье, что мне не пришлось участвовать в какой-нибудь перестрелке, потому что в этом случае мне бы не удалось быстро выхватить револьвер.
– Когда ты в последний раз был в перестрелке? – скептически прищурился Мейер.
– Да я, считай, каждый день в них участвую, – засмеялся Клинг.
Под словами «ДЛЯ ЗАМЕТОК» было пять имен, адресов и телефонных номеров, вписанных аккуратным почерком Сары. Все имена принадлежали мужчинам. Было совершенно очевидно, что они были занесены в книжку в разное время, поскольку одни были написаны карандашом, другие чернилами. Заключенные в скобки загадочные сокращения, сопровождавшие каждую запись, были сделаны разноцветными фломастерами.
– Эндрю Харт
Холл-авеню, 1120, 622-8400 (БиГП) (СДж)
– Майкл Торнтон
Саут-Линдер, 371, 881-9371
(С)
– Лу Кантор
Северная 16-я улица, 434, ФР-2346
(ЛС) (СДж)
– Сэл Декотто
Гровер-авеню, 831, ФР-3287
(С) (СДж)
– Ричард Феннер
Хендерсон, 110, 593-6648
(ОуК) (СДж)
Если что Карелла и любил, так это всевозможные коды и шифры. Он «обожал» их почти так же, как корь, ветрянку и краснуху у своих близнецов.