Вестники времен: Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа
Шрифт:
Чудовище еще немного пофыркало и наконец замолчало, а на его носу вдруг образовались диковинные усы, аж три штуки. Два уса свисали вниз, а один гордо поднимался к небу. И длина усов была не меньше трех локтей каждый. Сэр Мишель еще раньше заметил, что вокруг морды дракона виднелся призрачный круг – надо полагать, дракон бешено вращал усами, наверно от ярости. А сейчас вот успокоился и даже рычать перестал. Может, уснул? А вдруг притворяется, паскудство какое задумав?
И тут сэр Мишель остановился, словно запнувшись, разинул рот, бухнулся на колени и истово перекрестился, тщетно пытаясь вспомнить хоть одну молитву: глаз дракона вдруг треснул, отъехал назад, к хвосту,
«Пресвятая дева Мария! Никак сам лукавый пожаловал! Или ангел какой?.. Только что ж это ангелы в драконах-то летают? Или я чего не понял?..»
Сэр Мишель начал постепенно убеждаться в нереальности происходящего и понимать, что сие видение суть бесовское наваждение и козни врага рода человеческого. Или же вульгарная Delirium tremens [2] , как эту неприятную болезнь именовал отец Колумбан. Ну скажите, разве может существо, с человеком сходное по образу, сидеть внутри драконьего глаза? И почему тогда дракону не больно? Может, он от боли-то и рычал, а потом взял да и умер? Еще бы, эдак глаз сковырнуть…
2
Delirium tremens (лат.) – белая горячка.
Неизвестный человек (ангел? бес?) вылез на драконье крыло и остановился, заметив стоявшего на коленях всего в десяти шагах сэра Мишеля. Одна рука его лежала на диковинного вида треугольной коричневой сумочке, висящей на поясе, а другой он заслонил глаза от солнца. Некоторое время оба молча, не двигаясь, изучали друг друга, а затем стоявший на крыле летучей твари человек сплюнул, сказал что-то коротко и отрывисто, будто выругавшись, и шагнул к задней части драконьего глаза, из которой, как разглядел сэр Мишель, торчала длинная, по виду железная, палка, направленная к хвосту зверюги. Странный человек, одетый в темный плотный кафтан, высокие сапоги и облегающую черную шапочку с какими-то прозрачными штуковинами, весьма смахивавшими на дополнительные глаза, уставившиеся в небо, взялся обеими руками за вторую половину глаза дракона, отодвинул так же, как и свою, и, перегнувшись через глазницу, всмотрелся в ее внутренности.
– А, шайзе! – донеслось до сэра Мишеля. – Инглизише швайне!..
– Говорит что-то… – пробормотал сэр Мишель. – Это ангельское наречие, что ли?
Человек на крыле дракона саданул кулаком в перчатке по боку своего зверя, сказал еще несколько невнятных фраз и, наконец, снова повернулся к рыцарю, до сих пор стоявшему на коленях, в позе кающегося грешника и с неприкрытым, по-детски искренним интересом в глазах.
– Ком цу мир! – сказал он сэру Мишелю. – Ду бист французиш?
– Чего? – отозвался сэр рыцарь. – Говори по-людски, если умеешь!
– Шпрехен зи дойч? – снова прогнусавил неизвестный. – Вас гибтс нойес?
Сэр Мишель, на всякий случай не поднимаясь с колен (кто его знает, вдруг в самом деле ангел?), наклонил голову, мучительно соображая, что хотел сказать драконий повелитель. В голову ничего не приходило. Единственно, застряло в памяти слово, хоть малость похожее на нормальное – «Французиш». Стало быть, видение осведомлено о существовании Франции. Или все-таки это не видение? Или не совсем видение? Или совсем не видение… Загадка, право…
– Их бин дойч, – втолковывал человек сэру Мишелю, приложив ладонь к своей груди, потом, ткнув пальцем в своего зверя, добавил: – Люфтваффе!
«А, так, наверное, дракона зовут, – решил рыцарь. – Ну и имечко…» – Люфтваффе, –
Незнакомец присел на крыле на корточки, вперился недоумевающим взглядом в рыцаря и снова заговорил на непонятном языке, оживленно жестикулируя. Сэр Мишель из его речи не разобрал и единого слова, но один из жестов был понятен и дураку: драконий человек несколько раз покрутил пальцем у виска…
«Может, он хочет сказать, что дракон рассудком повредился? – Сэр Мишель с интересом наблюдал за тем, что еще покажет неизвестный. – Или он сам… того, с ума тронулся и просит за лекарем сбегать?..»
Гунтер, подобно стоящему на коленях придурку, тоже ничего не понимал. Если позабыть о неработающей рации, неизвестно куда провалившихся городах и собственном аэродроме, то все равно окружающая картина получалась насквозь устрашающей: посадка неизвестно где, горючего кот наплакал, Курт сидит на своем месте с двумя пулями «Харрикейна» в голове, и теперь ему уж совершенно все равно, что случилось с командиром, который тщетно пытается понять, где оказался, что, черт возьми, происходит и кто этот ненормальный в ржавой кольчуге? Местный блаженный, просто идиот или английский агент, в чье задание входит сводить с ума пилотов германских ВВС? Ну какой, скажите, нормальный человек станет напяливать ржавую изодранную кольчугу и пороть всякую чушь на черт его знает каком наречии…
– Люфтваффе! – благоговейно выкрикнул окольчуженный, указывая на самолет.
«Слава богу! Хоть одно слово по-немецки знает, – подумал Гунтер. – Если получится добиться от него сколь-нибудь внятного ответа и узнать, где стоит ближайшее подразделение вермахта, буду считать, что повезло. Или меня занесло на территорию Виши? Значит, тоже нечего опасаться. Французы теперь союзники…»
Еще раз внимательно оглядевшись, Гунтер решил, что явной опасности вокруг нет, и спрыгнул с плоскости на траву. Реакция ряженого была для него напрочь неожиданной. Тот шарахнулся назад и чуть в сторону, не пытаясь подняться на ноги, откатился шагов на пять, а затем вновь утвердился на коленях, продолжая разглядывать округлившимися глазами медленно приближающегося к нему Гунтера. Рука светловолосого недоумка шарила на поясе возле болтавшихся пустых ножен от меча. Германец остановился, недоуменно гадая, что могло привести человека в такой ужас, и, посмотрев в серо-голубые глаза незнакомца, протянул руки, показывая пустые ладони.
– Да нету у меня оружия, – спокойно проговорил он. – Я не сделаю тебе ничего плохого. Может, ты все-таки говоришь по-немецки?
Окольчуженный склонил голову, некоторое время размышлял, потом снова посмотрел на Гунтера и неуверенно пожал плечами.
– Ну? – напирал германец. – Скажи хоть что-нибудь? «Война» – знаешь? «Германия» – знаешь? Может, про Вермахт чего слышал?
– Люфтваффе, – четко сказал сэр Мишель, кивая в сторону самолета и, запнувшись, повторил услышанное: – Дойче… лянд.
– Понятно, – вздохнул Гунтер. – Ничегошеньки ты не соображаешь, приятель.
Сэр Мишель заметил, как драконий человек огорчился едва не до слез, и внезапно его осенило – он не умеет говорить по-людски, то есть на родном нормандском наречии! Иноземец. Стараясь выговаривать слова как можно четче, хотя остатки винных паров еще не выветрились из головы и язык чуток заплетался, сэр Мишель сообщил:
– Мое имя Мишель де Фармер. Я – христианский рыцарь, а мой папенька – барон, его замок тут недалеко, полдня пути пешком. Может, теперь ты назовешь мне имя свое? Как зовут дракона, я уже знаю.