Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа
Шрифт:
— Шевалье де Фармер! Мишель, ты ли это, или я обознался?
Ехавший в голове отряда дворянин с короткой чёрной бородкой обернулся на разговор, а теперь и вовсе приостановил лошадь. Его сопровождающие тоже натянули поводья и отряд рыцарей встал у края дороги.
«Понятно, — подумал Гунтер. — Либо бывший собутыльник, либо Мишель когда-нибудь дрался с ним на поединке. Вот интересно, проиграл он этот поединок или победил в нём? Надеюсь, всё обойдётся…»
Сэр Мишель застыл в седле с открытым ртом, и только когда чернобородый подъехал совсем близко, изумлённо
— Милорд?.. Это вы? А говорили, будто вы… вас…
— Правильно говорили, — улыбаясь, кивнул рыцарь. На вид ему было лет тридцать пять, одет значительно лучше других, а на груди красуется серебряный крест, ровно у священника.
«Интересно, — подумал Гунтер, — если этот человек лицо духовное, то почему он разъезжает в компании рыцарей в мирской одежде?»
— Я не ожидал вас здесь встретить, — растерянно говорил сэр Мишель. — Куда вы направляетесь, милорд?
«Он называет его «милордом», — мелькнула у германца мысль. — Значит, этот красавец — личность известная. Представился бы…»
— Господа, — сказал чернобородый, обращаясь к своим спутникам. — счастлив вас познакомить с шевалье де Фармером, нормандским рыцарем, — изящным движением отклонив назад голову, он доброжелательно посмотрел на Гунтера и добавил: — Мишель, позволь узнать, а кто тебя сопровождает?
— Гунтер фон Райхерт, оруженосец, — влез германец, сообразив, что перед таким важным господином, каким наверняка является этот «милорд», представляться каким-то идиотским имечком «Джонни» совсем неприлично. — Я… родом из Германии.
— Отлично! — приятная улыбка не сходила с лица рыцаря. — Мы прежде не были знакомы, сударь?
Гунтер подавил назревавший приступ идиотского смеха, но удержаться от двусмысленности не смог:
— Я мог слышать о вас или читать…
— Годфри, граф Клиффорд, — внезапно став серьёзным, представился дворянин. — В настоящий момент волей короля нашего Ричарда назначен архиепископом Кентерберийским. Вы в Руан, господа? Значит, нам по дороге. Мишель, поехали со мной, попутно расскажешь, что делал и чем жил всё то время, пока мы не виделись?
— Архи… кем? — только и смог выдавить из себя сэр Мишель. — Простите, сэр, я плохо расслышал…
— Поехали, поехали, — отмахнулся Годфри. — Все вопросы проясним по дороге…
«Ну ничего себе! — Гунтер тронул лошадь с места, пристраиваясь слева от рыцаря. — Вот это встреча! Сам сыночек короля Генриха Второго, пускай и незаконнорождённый! Ведь только Мишель о нём вспоминал! Он наверняка собирается в Англию… Жаль, я не помню, в какую именно историю Годфри попадёт на Альбионе. А ведь читал когда-то.»
Пока добирались до берега Сены, где должны были сесть на паром, который переправил бы их через реку, сэр Мишель увлечённо рассказывал графу Клиффорду о своих приключениях, случившихся за последний год, прошедший с его посвящения. Вообще-то ничего особо любопытного в похождениях Фармера не было, но Годфри вежливо выслушивал байки о поединках со всяко-разными рыцарями, достоинствах вин в различных нормандских трактирах и последних новостях из графства Анжуйского, Аквитании и Гиени. Мишель же за непринуждённой болтовнёй хотел скрыть своё замешательство: опальный сын Генриха теперь вдруг стал вторым лицом в королевстве и на время отсутствия Ричарда превращался в фактического повелителя Англии. Но что архиепископ Кентерберийский делает в Нормандии, да ещё с такой скромной свитой? Непонятно…
Гунтер, соскучившись от пространных и местами совсем непонятных приезжему речей сэра Мишеля, принялся разглядывать поднимавшиеся совсем рядом высокие стены крепости Руан и довольно крупный порт, видневшийся ниже по течению реки. Гавань была забита галерами и торговыми судами, название которых германец позабыл — широкие, вместительные парусные корабли с высокими носовыми и кормовыми палубами. Сквозь лес мачт и такелажа с трудом можно разглядеть песчаный берег, по которому, подобно муравьям, сновало множество людей, громоздились непонятные серые тюки, пузатые бочки, огромные деревянные коробы. Прежде Гунтер видел гавань этого Руана только с высоты, пролетая над ней утром тринадцатого августа.
Отряд как раз успел прибыть к отправлению очередного парома. Спешившись, люди ввели лошадей в поводу на палубу, сложенную из огромных широких брёвен, где без труда могло разместиться несколько больших подвод. Кони Годфри и его свиты, должно быть, попривыкли уже к переправам и без страха взошли на паром, но никогда в жизни не ступавшие на такую зыбкую почву лошади сэра Мишеля и Гунтера поначалу заартачились. Многих трудов стоило сэру Мишелю успокоить своего скакуна, а заодно и Гунтерова, потому что оруженосец сердитыми окриками только ещё больше напугал животное.
Наконец, был дан знак к отправлению, и перевозчик подхлестнул могучую холёную лошадь, крутившую широкое колесо, приводившее паром в движение.
Сэр Мишель, усевшись у самого края палубы и прислонясь спиной к фальшборту, задумчиво смотрел на медленно удаляющийся под натужный скрип колеса берег. Понемногу клонящееся к западу солнце горячо пригревало ему голову, лёгкий речной ветерок шевелил волосы, но в мыслях сэр Мишель сейчас был в тёмном ноябрьском лесу, под холодным нескончаемым дождём, с пульсирующей болью в боку лицом к лицу с Ричардом Львиное Сердце, неожиданно нагнавшим короля Генриха на его пути к своему последнему пристанищу.
Потом в памяти всплыло низкое студенистое небо, быстро летящие клочки сизых облаков, пронизывающий ветер и сгорбленную фигуру короля, из последних сил державшегося в седле перед своим сыном, зачитывающим равнодушно-скучающим тоном список вассалов, предавших своего сюзерена… Дальше — семь суток, слившихся в один тяжкий нескончаемый день, когда жизнь тягучими каплями неумолимо исходила из старого короля; глухое ожесточённое горе, тяготевшее над Годфри, Уильямом Маршаллом и Мишелем, сидевшими втроём за липким от пролитого вина столом; холодное прикосновение меча к плечу и слова графа Клиффорда: «Посвящаю тебя не я, а он…Я лишь исполняю его волю».