Весы Лингамены

Орлов Роман

Весы Лингамены

 Всё началось в стенах научного центра ИКИППС, учёные которого вознамерились доказать детерминированность вселенной. Но этим экспериментам не суждено было остаться лишь умозрительными конструкциями в мире форм: неистовый ветер причинности, словно потешаясь над пытающимися доказать его существование, всё быстрее раскручивает неуловимый маховик событийности. И тогда советник ИКИППСа Дарима, отдалённый потомок бурят, принимает решение в одиночку противостоять ужасающей силе инерции 4-го тысячелетия...

Вот ты говоришь:

– Сучок!

А я говорю:

– Задоринка!

– Нет, сучок!

– Нет, задоринка!

Но если честно,

Ведь любой из нас с детства знает,

Что нет никаких

Ни сучков,

Ни задоринок

И уж тем более всякой там

Геометрии финслеровых пространств

И метрики Бервальда-Моора

В бе

скрайнем

дворце Брахмы

На склонах застывшего вулкана

Дотошной геологической активности

Мезозойской эры

Не усмирённого ума

Институт кармоведения

и

исследования

проблем

причинно-следственной связи

Глубокое майское небо, казалось, оцепенело; недвижно нависало оно над территорией Внутреннего Мира. Наланда знала, что в это время года по-другому здесь и не бывает. И что до сезона ветров и дождей ещё целых три месяца. Впрочем, какая разница, ведь делается всё это по нажатию одной кнопки. Там, на "большой земле".

Женщина встала и подошла к окну, и, облокотившись на раму, выглянула во двор. Там Кхарну, один из её сыновей, сноровисто и неторопливо, с удовольствием вырезал вручную наличники на окна. Б

о

льшая их часть уже была готова и, будучи покрыта лаком, сохла на солнце. Мальчику оставалось сделать ещё пару штук. Кхарну очень хотел создать всё это своими руками и украсить дом, в котором все они жили - мама, его брат и сестра. Разумеется, он знал, как и любой здесь, с самого раннего детства знал, что достаточно одного прикосновения к машине желаний, и наличники будут сотканы из атомов и молекул по "образу и подобию". Но Кхарну так же хорошо знал, что запах у них совсем не тот, как у тех, что вышли из-под его стамески и лежат теперь во дворе. И на ощупь они совсем не такие - рука будто сама не рада соприкоснуться с этой имитацией дерева. Никто вокруг разницы не видит, а он, Кхарну, знает, что "машинные" наличники - ненастоящие. Ну нету за ними ничего, кроме того самого бесстыжего скопления материи "по образу и подобию", созданного щупальцами умной машины. Машина желаний создавала пустые, мёртвые предметы; она производила на свет лишь форму с наполнителем, являющуюся точной копией реально существующих вещей. А Кхарну хотел лепить эти вещи своими руками, вдыхать и выдыхать их, наполнять жизнью, а не суррогатной панацеей от человеческого несовершенства. Пусть даже для этого придётся загубить настоящее дерево. Что ж, когда-то и он, согласно закону воздаяния, возможно, заплатит свою цену...

– Странный он, - тихо промолвила Наланда со счастливой улыбкой.
– Персефея и Ангарис совсем не такие. У них не возникает и мысли сделать что-то своими руками.

"А Кхарну почти семнадцать, - продолжала монолог Наланда уже про себя, - очень скоро он начнёт задавать вопросы, на которые придётся отвечать либо откровенной ложью, либо подменой понятий и замалчиванием истины, что, по сути, одно и то же. Он ведь спросит, почему за дальним полем ничего не видно, а если пройти за него дальше на восток, выходишь далеко на западе перед нашими домами. Обязательно спросит. А самим им узнать это негде. Книг и общей базы знаний у них нет. У них вообще ничего нет, кроме неизменной машины желаний".

Прекрасное лицо Наланды на несколько секунд омрачилось, вновь, как и в частые минуты терзаний, подёрнулось дымкой сомнения и слабости.

"Ведь я-то знаю, что на самом деле происходит, - продолжала размышлять женщина.
– Я и пошла на всё это, чтобы попытаться принести пользу человечеству. Как хочется верить, что Наблюдатели там наверху не теряют времени даром".

Наланда ненароком взглянула наверх, хотя прекрасно знала, что Наблюдатели - там,

вовне

– находятся вовсе не "наверху", а уж, скорее тогда, "сбоку". Многотысячелетняя человеческая привычка указывать на небо как на обиталище неких высших существ не искоренилась и в 32-м веке.

"Но я даже связаться-то с ними не могу, ничего не знаю об их достижениях. Говорить ли детям правду или нет - вопрос сугубо личный, так мы оговаривали это ещё пятьдесят лет назад, перед заселением сюда. Сказать правду - означает поставить весь Эксперимент в опасное положение. Не сказать - означает поступить недостойно с одними во имя, казалось бы, многих других".

Наланде вспомнились мыши, с которыми проводили эксперименты учёные прошлого.

"Вот мы здесь и есть, в точности как мыши в мышеловке, но только я мышка-доброволец, а дети вообще не знают, что они мыши в невидимой мышеловке. Поначалу-то подразумевалось, что новое поколение растёт беззаботным, но взрослея и входя в пору зрелости, постепенно знакомится со своей настоящей миссией и наполняется радостью от возможности помочь в таком важном деле. Предполагалось также, что когда подрастающая генерация осознает себя частью общества и будет готова принести пользу, то с большой радостью узнает, что она - часть важного Эксперимента. Да, на бумаге подобные прожекты всегда хорошо выглядят, а вот в реальности... Как они вообще осозн

а

ют себя частью какого-то там человечества, если под Колпаком живёт неполный десяток человек? Если они это человечество не увидят своими глазами, то как они смогут поверить, что приносят кому-то неведомому пользу? Для них всё это будет похоже на "бабушкины сказки", как говорили в прошлые века".

Наланде вспомнилась вдруг история Будды Шакьямуни, который до 29-ти лет не выходил за пределы отцовского дворца и даже не знал о существовании болезней и смерти.