Весы Лингамены
Шрифт:
тут
есть? Кто скажет, какие бессчётные прорвы кальп минули с тех пор, как первый разум осознал сам себя в казуальном нагромождении атомов в запасном кармашке вездесущей материи? Ущербна ли жизнь этого потерянного в океане безмолвия островка без всего вышеперечисленного? А если ущербна, то по сравнению с чем? Да и вообще, а судьи - кто?
По небу, тем временем, находясь в своей, не подчиняющейся даже Колпаку Неймара стране, бежали лёгкие облачка, свежий западный ветерок нёс их в Восточное Полушарие. Ну, точнее, это
там
;
а
тут
он нёс их за поле, где они затем становились неразличимо рисованными и исчезали за краем горизонта.
Эх, а ведь все достижения нашей большой семьи можно дать детям мгновенно, стоит лишь выйти отсюда. А то они здесь как овощи на грядке - без истории, без многолетних корней; впитывают только то, что может дать им теплица-колпак. А меж тем жизнь той же Геменеи Велис или моей Персефеи может кардинально измениться, узри они только, к примеру, картины Рериха или Рембрандта. Их постоянные заботы о пополнении гардероба, кажущиеся им сейчас жизненно необходимыми, покажутся после этого, быть может, ничтожной мелочью, которой можно пренебречь. И кто скажет, кем бы они могли тогда стать! Может, превратились бы со временем в искусных мастеров, настоящих художников своего дела. Ведь это шанс, которого мы лишили наших детей!
Тут Наланду наполнило щемящее в груди соседство чего-то несравнимо большего, чем она сама, полностью захватывающего и растворяющего в себе без остатка. Глаза наполнились переизбытком чувств. Женщина сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, пытаясь успокоиться, затем молвила вслух:
– Вот только шанс, что зерно осознавания проклюнется в них, ничтожно мал. Хотя, успешное завершение Эксперимента, похоже, ещё менее вероятно. Но я же кармик! Раз цепочка событий привела именно к этой последовательности проявлений реальности, значит так нужно, и она единственно верная. Было бы по-иному, не сидеть бы нам пятьдесят лет под Колпаком Неймара. И не предаваться абстрактным рассуждениям... Хотя, это уже фатум какой-то выходит. Ведь человек - вовсе не раб этих бесконечных последовательностей; не раб, но творец их. И кто скажет, где именно нужно вставить новую веху на этом полотне бледнолицей страдалицы Вечности?
– Наланда вдруг поднялась и уверенно посмотрела в сторону дома.
– Всегда находится тысяча, плывущая по течению и не оставляющая следов. И всегда есть один, кто жаждет перемен, кто врывается в эту стоячую заводь инерции на колеснице Прометея, путая следы и обходя ловушки обыденности, цепляя багром причинности мутный ил зашоренности, оставляя за кормой своей лодки расходящееся цунами познания...
Так для чего же были все эти века развития науки и культуры, поднявшиеся над океанами пролитой сгоряча крови, и зачем учёные восходили на костры, а художники создавали свои бессмертные полотна, куда и почему вели они человечество? Уж не затем ли, чтобы в один прекрасный день засадить кучку восторженных неофитов под Колпак Неймара - высочайшее достижение человечества - и доказывать на живом примере существование кармы?
– В прошлый раз ты говорил нам, что кармопроцент в июне изменился в негативную для нас сторону, - говорил Штольц, обращаясь к Гелугвию на собрании в нашей рабочей комнате.
– Затем вечер имел несколько сумбурное продолжение, и мы так и не узнали подробностей.
– Да, - отвечал Гелугвий с весьма постным выражением лица.
– Вынужден сообщить, что было, как известно 55%, а стало вдруг 45%. Прямо вот второго июня утром это и узнал, как только сюда пришёл. При этом, как я вчера говорил, наши приборы не засекли никаких видимых изменений внутри.
– Но позвольте, - встрепенулась Дарима, - как же они тогда считают? Это парадокс какой-то: изменений нет, а процент скакнул аж на десять единиц!
– Ну, считают всё же машины, а приборы измеряют, - мягко поправил Штольм.
– Давайте разбираться.
– Первого июня, говоришь, - негромко сказал я, - что ж, давайте найдем, что там есть на эту дату.
Штольм, не теряя времени уже запросил данные на этот странный день. Все мы с волнением уставились в монитор в круглом столе. На экране потекли вполне обычные блок-схемы, кружочки и стрелочки. Первое июня. 1 час ночи, 2 часа... 5 часов... 8 часов утра. Стоп. Экран почернел, схемы исчезли. 8-01, 8-05... 8-30... 8-45... 9-05. На экране отображается только время, больше ничего. Гелугвий вопросительно уставился на окружающих и тихо проговорил:
– Чтобы мы что-то пропустили - слишком маловероятно. Один человек ещё может ошибиться, но мы следим за этими данными втроём.
– Да, именно так. Как же это произошло?
– озвучил я то, что было у всех на уме.
– А мы ничего и не пропускали, - откликнулся первым Штольц.
– Нас просто здесь не было в это время. Некоторые, вероятно, любят поспать до полудня. Утренний сон - он сладкий самый!
– Штольм подмигнул всем и продолжил крутить вперёд историю наблюдений.
9-10... 9-25... 9-30... чёрный доселе экран вдруг ожил.
– 9-36, - озвучил происходящее Гелугвий.
– На первый взгляд появились обычные схемы...
– Процент скакнул!
– выпалили мы со Штольмом почти одновременно.
На экране вместо завсегдашних пятидесяти пяти красовались довольно скромные для ИКИППСа пятьдесят два процента.
– Скажите, а мыслеизмерителей в вашем хозяйстве не водится?
– спросила вдруг Дарима, и все удивлённо воззрились на неё.
– То есть, я хотела уточнить: а измерители ваши ведь мысли читать не умеют, так? Или они видят намерения человека?
Не дожидаясь ответа, Дарима ответила сама себе:
– Не умеют, не могут они это, даже не говорите мне обратное. Ну и как же при тех же схемах, что и всегда, процент вдруг резко меняется, да еще не в "нашу" сторону?
– Погодите, - встрял я, - Гелугвий говорил про 45%, а тут ведь 52%!
– Вот именно!
– невесело декламировал Гелугвий и поднял указательный палец вверх.
– Смещаемся дальше.
Мы медленно прокручивали историю наблюдений. Словно подчиняясь неведомой, неотвратимой воле рока, процент неуклонно падал, изредка взлетая на пол-единицы, но потом опускаясь всё дальше. К концу отчёта за первое июня на экране уже красовалась цифра 49,5%.
– График изменения кармопроцента напоминает чью-то мучительную внутреннюю борьбу, - задумчиво проговорила Дарима и облокотилась на стол.
– Словно маятник колеблется, каждый раз увеличивая амплитуду, раскачиваясь всё сильнее, будто решаясь на что-то... То вверх, то вниз. А монитор словно отображает нам данные не за тот день, всё тихо и спокойно. Как в Багдаде!
Мы молча кивнули нашему советнику и снова продолжили напряжённо вглядываться в экран. Гелугвий медленно перематывал записи вперёд. 21-50, 22-00, 23-00. Наконец, началось второе июня. 3-45... 5-00... Медленно, как в переполненной, душной каморке текли секунды, переплавляя свою дешёвенькую сущность на чуть более весомые для людей, но всё столь же незаметные для вечности минуты. 8-00... 8-05. Стоп! Снова чёрный экран. Я невольно бросил взгляд на часы на стене комнаты - сегодня пятое июня, 11 утра.