Весы
Шрифт:
Ровно в восемь тридцать Ли стоял на углу автозаправки «Галф», на Норт-Бекли. В вечернем воздухе пеленой висел запах бензина. Девяносто девять градусов. [14] Рекордная жара для этого сезона. На левом плече у него висел военный дождевик, в правой руке он держал полупустую бутылку кока-колы. Он купил ее в автомате неподалеку, просто как повод прийти сюда.
Он следил за коричневым «фордом», который медленно свернул на заправку
14
18 °C.
Ли подошел к машине, держа левую руку неподвижно под плащом – он прижимал к себе винтовку, упирая приклад под мышку. Они молчали, пока автомобиль не выехал на улицу и не свернул к северу. Винтовка лежала на полу за сиденьем.
– Что это ты, Бобби?
– Что?
– Ты в рабочей одежде.
– Мне удалось выбить сверхурочные. А что делать, я же сегодня не иду в прачечную.
– То есть из-за меня ты не идешь прачечную? К этому ты клонишь?
– Это я так, просто говорю. Сумел пропихнуть четыре часа сверхурочно.
– Ты бросаешься в глаза. Не тот случай, когда стоит выделяться.
– На дерьмо никто не смотрит. Мы проскочим быстро и незаметно. Іде пистолет?
Ли снял револьвер с ремня и положил на сиденье между ними.
– Патроны достал?
– Полно, – сказал Дюпар. – Купил пятнадцать штук у какого-то школьника на улице. Изготовители разные, но 38-го калибра, так что, думаю, проблем не будет.
– А я думаю, что выстрелов не будет. Только в крайнем случае.
Притормозив на первом светофоре, Бобби снял магазин, вынул из нагрудного кармана шесть патронов и вставил их в гнезда.
– Есть хороший знак, – сказал Ли. – Револьвер я заказал в январе, винтовку – в марте. Оба пришли в один день. Жена назвала бы это судьбой.
– А что ты ей скажешь насчет сегодня?
– Она считает, что я на машинописи. Я бросил эти курсы две недели назад. Меня уволили с работы в прошлую субботу.
– Я жутко боюсь, что меня уволят.
– Сказали, я неточно работаю. К этому все и шло. Так же, как все шло к сегодняшнему вечеру. В Гаване узнают об этом. Еще до полуночи новость долетит до Фиделя.
Они пересекли реку Тринити и съехали на виадук Коммерс-стрит.
– Я так понял, что эта винтовка – из военных излишков. Откуда ты знаешь, что она стреляет?
– Я завернул ее в плащ и поехал на Лав-Филд. Затем спустился к реке, на запад от автострады, там есть место, где люди испытывают оружие. Просто война среди бела дня.
– А ремень-то, лямка эта, будто сняли с тенор-саксофона.
–
– Об одном только думаю – генерал должен умереть.
– Я застрелю его с первого раза, – тихо произнес Ли.
– Надоело так погано себя чувствовать все время.
– Можно четко попасть в любое окно.
– Пусть сдохнет.
– Меньше сорока ярдов, – сказал Ли.
– За Миссисипи, за Джона Бёрча, за «Ку-клукс-клан», за все, блядь.
Глаза Бобби слегка затуманились. Оба помолчали какое-то время. Жаркий ветер дул в окна. Они ехали по Стеммонс к Оук-Лоун-авеню.
– На Эвондейл повернем влево, – сказал Ли, – в переулок, который ведет к парковке у церкви, до нее где-то двести пятьдесят футов. Поедем медленно. В конце переулка я выйду. Ты поедешь дальше и повернешь направо к церкви. Там будет идти служба. А ты как бы мормон, который опоздал. Остановишься и будешь ждать. Фары выключишь. Я буду целиться через ограду в заднюю часть дома Уокера. Линия огня свободна. Ты ждешь. Я вижу его сейчас, как на картинке. Он любит, когда в доме повсюду горит свет. По вечерам он сидит у себя в кабинете.
У него была подписка на «Тайм» на тридцать девять недель. Он представил, что в «Тайм» поместили ту фотографию с заднего двора. Кастровский партизан с оружием и подрывными журналами. Представил обложку «Тайм». Эту фотографию увидят во всем социалистическом мире. Человек, который стрелял в фашистского генерала. Друг революции.
– В Гаване оценят по достоинству, что мы это сделали семнадцатого апреля, – сказал Ли. – Два года с того дня. Вторжение породило генерала Уокера – больше, чем любое другое событие.
Они свернули на Эвондейл. Ли заметил, что Дюпар уставился на него, подняв белые от муки брови.
– Семнадцатое. Какое семнадцатое? – спросил он.
– Сегодня же среда, так?
– Сегодня десятое.
Тед Уокер сидел за столом в своем кабинете. Холостяк пятидесяти трех лет, он выглядел чьим-нибудь обыкновенным соседом: довольно высокий, кустистые брови, подбородок и шея слегка дряблые, чуть сутулый, строгий с детьми сосед. Он заполнял свою налоговую декларацию.
Самая большая американская нелепица. Генерал Уокер заполняет налоговую декларацию.
Он привык говорить о себе в третьем лице. Он говорил журналистам о положении дел Уокера, о попытках заставить Уокера замолчать. Ничего удивительного, что у него есть личность «для публики», учитывая пристальное и трепетное внимание местной прессы, где он в прошлом октябре по горячим следам комментировал кубинский ракетный кризис. Именно президент Джек сказал об «Утренних новостях»: «Я уверен, жители Далласа рады, когда наступит день».