Ветер и искры. Тетралогия
Шрифт:
Глава 17
Шену понадобилось совсем немного времени, чтобы пожалеть о своей просьбе. Через три дня он, уже в сотый раз, по кругу, перечислил все известные ему проклятия и, исчерпав запас ругательств, тихо поскрипывал зубами. Лаэн взялась за обучение, рванув с места в карьер, да так, что Ходящему, явно не привыкшему к таким темпам, пришлось не сладко.
Стоило нам устроить привал, мое солнце начинала гонять Целителя до тех пор, пока с него не сходило семь потов. Мальчишка пытался управлять «искрой».
Внешне это никак не проявлялось. Поначалу я вообще не понял, чем они занимаются, уставившись друг
«Замечательные» уроки! Я, хоть и не обладаю Даром, тоже умею играть в гляделки. Если всех наших волшебников обучают магии таким странным способом, то я не удивляюсь, почему Проклятые с подобной легкостью захватили большую часть южной Империи.
Они таращились друг на друга, как только находили для этого свободную минку, и, думаю, если бы мы никуда не спешили, то сие развлечение продолжалось бы с раннего утра и до поздней ночи. Во время одной из стоянок, когда я уже начал бояться, что у Шена от усердия глаза выскочат из орбит, моему безграничному терпению пришел конец, и я невинным тоном поинтересовался:
— Может, вам книжку какую добыть или отобрать у некроманта посох? Мне страшно становится от ваших мучений.
— Не мешай, — уголком рта попросила Лаэн. — У него почти получилось.
— Получилось — что? Не заснуть? — пробормотал я, но на этот раз на меня самым бессовестнейшим образом не обратили никакого внимания. Так что не оставалось ничего другого, как бросить на землю куртку, лечь на нее и, заложив руки за голову, считать облака.
Я задремал, и когда Лаэн меня растолкала, миновал полдень. В общем-то, неплохо отдохнул, чего не скажешь о Шене. Судя по его виду, прошедшее занятие, как и все предыдущие, окончилось ничем.
Но Лаэн, в отличие от Целителя, не отчаивалась, постоянно повторяя, что ничего другого и не ожидала, все идет нормально, и рано или поздно случится прорыв. Шен слушал ее с мрачной рожей. Было видно, что он хочет послать все в Бездну. Но отчего-то этого не делал и занятий не бросал.
Если в течение дня Ласка еще спускала ученику оплошности, то к вечеру пощады от нее ждать не приходилось. Она заставляла Ходящего до изнеможения проделывать, на мой взгляд, совершенно нелепые и ненужные упражнения. Например — жонглировать камушками. Или плести венки. Вязать узлы… Я не понимал, как это бесполезное времяпрепровождение связано с магией, но с советами не лез, посчитав, что Лаэн знает, что делает.
Однажды Шен с обреченным видом занялся игрой в порядком надоевшие мне гляделки и минке на десятой изумленно охнул. В ту же уну трава рядом со мной начала подозрительно быстро сохнуть… Я проворно откатился в сторону, едва не угодив в костер. Затем встал, собираясь высказать все, что думаю по этому поводу, но Лаэн опередила.
— Идиот! — рявкнула она на ученика. — Контроль! Сколько раз я могу повторять про него?! Контроль, Шен! Иначе ты убьешь не только нас, но и себя! Что произошло, забери тебя Бездна?!
— Я… Я, кажется, смог заставить «искру» подчиниться, — ошеломленно прошептал парень.
— И ты так удивился этому обстоятельству, что отпустил вожжи, и вырвавшаяся из-под контроля сила сожрала два добрых ярда травы!
— Кажется… да. Да. Наверное… Прости.
Тяжело вздохнув, она махнула рукой и продолжила спокойнее:
— Запомни. Не «искра» подчиняет тебя, а ты подчиняешь «искру». Она должна постоянно знать, что ты сильнее ее, что ты — главный. Ты приказываешь ей. Иначе как только Дар почувствует слабину, тебя выжжет изнутри. Ты ведь не хочешь стать пустой головешкой?
— Нет. Конечно, нет.
— Тогда не разевай рот и следи за тем, что делаешь. «Искра» — это часть тебя. Почувствуй ее. Обуздай, словно норовистую лошадь. Дай ощутить твою уверенность. Понятно?
— Понятно.
— Еще раз. С самого начала.
Каждый день нашего путешествия был похож на предыдущий. Коралловая полоса рассвета поджигала горизонт, небо стремительно светлело, и над бескрайними степями просыпалось утро. Нара через четыре после рассвета гуляющий по просторам равнин Руде ветер переставал делиться прохладой. Он, как яблоко наливается спелостью, наливался жаром солнечных лучей, превращаясь в безумного демона, и после полудня становился попросту невыносимым. Кожу обжигало раскаленное дыхание Бездны.
Впрочем, солнце ничуть не отставало и жарило голову так, что, казалось, еще немного — и та взорвется. В какой-то момент я подумал, что лучше путешествовать по дебрям Лесного края, где живет куча шпагуков и говов. Это намного приятнее, чем брести по продуваемому всеми вихрями мира бесконечному царству равнин.
По полям, заросшим высокой, уже начинающей желтеть в преддверии осени травой, и лугам, покрытым пушистым ковром низкорослых, хрупких растений, мы шли из одного дня в другой.
Хуже всего приходилось, когда надо было идти по степи, где росла полынь. В таких местах одуряюще пахло горечью, и спустя небольшое время во рту появлялся неприятный привкус. Даже после того как мы проходили мерзкий участок, горло драло, словно когтями кошек, и мне начинало казаться, что весь мир пропитался гнусным запахом.
По пути мы несколько раз натыкались на тонкие, едва живые после долгого жаркого лета ручейки. Их вполне хватало, чтобы не беспокоиться о запасе воды.
Мы двигались вперед с утра до позднего вечера. Лишь когда вместе с несмолкаемым стрекотом тысяч кузнечиков на степь опускались густые сумерки, останавливались на ночлег. Костер выходил не ахти каким — нормального хвороста в таких местах не сыщешь, а трава прогорает быстро. Лишь день на шестой, совершенно случайно, нам повезло наткнуться на растение, очень похожее на желтый ковыль. Горело оно не в пример дольше остальных. Только после этого появилась возможность нормально готовить еду, а не грызть те сухари, что достались благодаря щедрости капитана Дажа. Мяса в степях оказалось вдосталь. Здесь водилось все, начиная от маленьких, не больше собаки, стремительных легконогих антилоп и заканчивая большими стадами круторогих сайгураков и диких лошадей. Ну а уж о таких зверьках, как суслики, степные мыши и прочая мелочь, я и не говорю.
В отличие от животных, людей мы так и не встретили. Похоже, их здесь не было с момента сотворения мира. Что не удивительно. Даже спустя века после основания Империи в ней осталось много неосвоенных и необжитых уголков. Центр равнин Руде всегда являлся белым пятном на карте — жители страны предпочитали селиться поближе к торговым трактам, восточнее и западнее этих мест.
Отсутствие населения было нам на руку. Это обстоятельство делало дорогу пускай тяжелой и утомительной, но не такой опасной. Если бы мы находились в окрестностях Гаш-шаку или Окни, нам бы не дали пройти спокойно. А так самая большая неприятность, встречающаяся на пути, — это полынь. Но ее пережить гораздо проще, чем встречу с набаторскими солдатами.