Ветер и море
Шрифт:
– Вы говорили об этом кому-нибудь еще?
– Нет, сэр. Два охранника, которые могли бы подтвердить мои слова, уже мертвы. Я теперь единственный свидетель.
– Хорошо. Хорошо. – Раздражение в голосе Адриана исчезло, и он, чтобы успокоить капрала, положил ему руку на плечо. Крепкий, как и Баллантайн, шотландец был на шесть дюймов выше и на несколько стоунов тяжелее, и рядом с ним Адриан казался легким как перышко. – Вы правильно поступили, Ангус. Мне хотелось бы, черт побери, облегчить наказание осужденным.
– Я не сомневаюсь, что вы уже сделали все, что могли, сэр. Мы все это понимаем. –
Оглянувшись, Баллантайн увидел приближающихся Отиса Фолуорта и капеллана.
– Через десять минут, капрал, я спущусь к вам. Шотландец кивнул и отошел как раз в тот момент, когда капеллан Ноббс подошел к Адриану.
– Я так рад, что мы застали вас, лейтенант, – озабоченно наморщив лоб, проговорил он. Ноббс был хмурый, серьезный человек, и сейчас у него дрожали руки.
– В чем дело, мистер Ноббс?
– Заключенные, сэр. Мы что-нибудь можем сделать для них?
– Вы же слышали капитана и слышали его предупреждение. Тут, по-моему, все абсолютно ясно. Я не думаю, что в ваших или моих интересах продолжать за них заступаться.
– Но... триста ударов, мистер Баллантайн! Это... это бесчеловечно.
Наказание в триста ударов плетью не было чем-то неслыханным на флотах всех стран, если этого требовала тяжесть преступления. И разумеется, на борту «Орла» видели немало кровавых порок с тех пор, как Дженнингс принял командование судном. Но такие наказания обычно назначались в количестве трех, самое большее четырех дюжин ударов подряд и проводились на протяжении нескольких дней или недель, чтобы убедиться, что провинившийся выжил и готов раскаяться. Нынешнее наказание в триста ударов плетью означало смерть – не быструю и не легкую.
– Триста ударов – это... это... – Капеллан не мог подобрать слов, чтобы передать свое возмущение.
– Это то, что приказал капитан, – резко закончил Баллантайн. – Преступники, вероятно, не выдержат и пятидесяти ударов, так что приберегите свои молитвы до тех пор, когда они смогут принести кому-нибудь пользу.
Преподобный Ноббс вздрогнул от такого жестокого заявления Баллантайна. Адриану и самому было противно, и он пробормотал извинения, но они не достигли цели – капеллан уже быстро шагал по коридору.
– Проклятие! – тихо добавил Адриан, обращаясь то ли к себе, то ли к Фолуорту.
– Лицемерным глупцам нет места на военном корабле, – усмехнулся второй лейтенант. – Вполне очевидно, что он не приспособлен для подобной жизни. Что заставило его сделать такой выбор?
– Почему мы все выбрали эту жизнь? – спросил Баллантайн, отрицательно покачав головой в ответ на предложенную Фолуортом понюшку табака.
– Я знаю, почему это сделали некоторые из нас. Например, семейная традиция. Все мужчины в моей семье служили в армии в том или ином звании. Некоторые, правда, не успели дослужиться до адмирала – британского военного флота, разумеется. Только мой отец не оправдал ожиданий. Он эмигрировал в колонии, боролся там за независимость и, к его несчастью, дожил только до младшего капитана. Пуля прямо в голову, из американского ружья, ни больше ни меньше.
– Примите мои соболезнования. А теперь, если вы меня извините...
– Я и не думал, что Старик так отблагодарит вас за то, что вы предотвратили настоящую катастрофу.
Адриан вздохнул, ему не требовалось сочувствие, особенно в данный момент.
– Да я и не ожидал от него похвалы.
– Тем не менее, – Фолуорт, испытывая терпение Адриана, взял изрядную щепотку табака, вдохнул ее и задержал дыхание, – он мог хотя бы похлопать вас по плечу. Не многие люди без оглядки бросились бы в это пекло – я не шучу! И уж конечно, не наш бесстрашный командир. А потом сделать крутой поворот и взять одного из пиратов себе в слуги – что ж, могу сказать вам, Дженнингс чуть ли не рвал на себе волосы, когда услышал об этом.
– Я польщен, что он потрудился заметить то, что я делаю, – резко заметил Баллантайн. – А теперь, извини-;, те, меня ждут дела внизу.
– О, он все замечает, мистер Баллантайн. Знаете, он следит за вами, как голодный хищник. Ему хочется только одного – прийти в Гибралтар и преподнести морскому министерству вашу голову, разделанную на куски и зажаренную.
– Вы не рассказываете мне ничего такого, чего бы я уже не знал.
– Вы знаете, что он следит за вами? – Тонкие губы растянулись в деланной улыбке, которая совсем не коснулась светло-карих глаз. – Днем и ночью. Думаю, если вы вспугнете несколько теней, то обнаружите одного-двух гардемаринов, мечтающих заработать дополнительные полоски на обшлага.
Адриан смотрел на младшего лейтенанта, человека, которого он никогда не любил и которому никогда не доверял, и размышлял о том, что стоит за неожиданным проявлением дружеских чувств, но, будучи не в настроении глубоко вникать в эти тонкости, он напрямик спросил его об этом.
– Ну, потому, что я на вашей стороне, верите вы в это или нет. – Улыбка Фолуорта стала еще шире. – И потому, что в некотором смысле я восхищаюсь задачей, которую вы намерены решить, и мне не хотелось бы видеть, что вы или группа ваших сторонников потерпит неудачу, когда до успеха останется совсем немного.
– Вы говорите загадками, Фолуорт. Поясните.
– Речь идет, сэр, о вашей небольшой охоте на ведьм, о вашей игре «шпион, поймай шпиона». Было бы стыдно согласиться на компромисс в самом конце игры, не так ли, капитан?
Баллантайн никак не отреагировал, и только глаза у него потемнели, когда Фолуорт особо подчеркнул более высокое звание.
Щелчком закрыв табакерку, Фолуорт продолжал широко улыбаться, пока не заметил блеск в глазах Адриана.
– Пойдемте ко мне в каюту, лейтенант, – невозмутимо произнес Адриан. – Мы можем поговорить, пока я буду переодеваться.
– С удовольствием.
Благополучно добравшись до каюты и скрывшись от любопытных глаз и ушей, Баллантайн набросился на младшего офицера:
– Теперь будьте добры объяснить свои слова, мистер Фолуорт. И лучше, чтобы объяснение было честным.
– Могу я начать с военного суда над вами?
– А при чем тут он? – удивился Адриан.
Подойдя к письменному столу, Фолуорт поводил пальцем по позолоченной окантовке коробки для сигар, а потом открыл крышку, достал тонкую черную сигару, поднес ее к носу, и его ноздри затрепетали от крепкого аромата.