Ветер и море
Шрифт:
– Отойдите в сторону и дайте мне немного пространства и побольше света, чтобы я мог видеть, что делаю, – приказал Мэтью. – Корт... поднеси поближе фонарь и держи его над койкой.
Стена охранников неохотно отодвинулась, давая возможность Кортни выполнить распоряжение доктора. В первый момент она не заметила Сигрема, а увидела только Нильсона и от острой паники едва не задохнулась. Но он был там: Сигрем сжался в углу, его массивные руки свесились вниз под тяжестью трех звеньев цепи, лодыжки были, скованы вместе такой же тяжелой цепью, а железные звенья пропущены через кольцо, вставленное в стену; его лицо блестело от пота и крови, от рубашки остались одни клочья, и на теле были видны новые синяки и следы от ударов, полученных от его стражей.
– Сигрем, – прошептала Кортни и двинулась в угол, но рука Мэтта, опустившаяся на плечо, остановила ее.
– Сначала займемся этим, Курт. – Рутгер выразительно посмотрел на нее. – Его рана, по-моему, гораздо тяжелее.
Кортни взглянула вниз на койку, где неподвижно лежал Нильсон. Его глаза были широко открыты и смотрели на потолочные переборки; грудь тяжело поднималась и опускалась, пытаясь вдохнуть так необходимый ему воздух, и при каждом вдохе из месива мяса и костей, видимого сквозь рубашку, вырывался хрип; руки с побелевшими костяшками пальцев, сжимавшие борта койки, дрожали от приступов невыносимой боли.
– Мне нужна вода, – решительно заявил Мэтью, – и побольше тряпок.
Руки Кортни заметно дрожали, когда она в коридоре наливала воду из огромной бочки в жестяную миску. Торопясь обратно к койке, она нечаянно пролила немного воды на сапоги и брюки охранников, заработав этим себе тихие проклятия и намеренные толчки острыми согнутыми локтями. Но она не заметила их, сосредоточив все внимание на Сигреме и Нильсоне – особенно на Нильсоне. Его рана, так похожая на рану Эверара Фарроу, оживила в ее памяти последние ужасные часы ее дяди.
И в глазах Сигрема, который смотрел на руки доктора, безуспешно старавшегося остановить кровотечение и хоть как-то зашить огромную рану между ребрами Нильсона, она увидела те же воспоминания. Все понимали, что задача эта невыполнима и единственное, что может сделать доктор, – это облегчить физические страдания, а преподобный Ноббс, без устали монотонно бубнивший что-то из своей растрепанной Библии, взять на себя заботу о его душе.
Оставив Мэтью с миской воды, тряпками, иголкой и ниткой, Кортни незаметно проскользнула к Сигрему. Никто не сделал ей замечания, и она опустилась рядом с ним на колени. Чувствуя впившиеся ей в спину взгляды, Кортни протянула дрожащие пальцы к окровавленным обрывкам рукава его рубашки. Под потемневшей и затвердевшей от свернувшейся крови тканью был виден ярко-розовый разрез от плеча до локтя; левая рука Сигрема имела нездоровый серый цвет и безжизненно покоилась в правой.
– Зачем ты это сделал, Сигрем? – Кортни почти не шевелила губами, и ее голос был слышен только ему. – Зачем?
– Я не ягненок, чтобы покорно идти на заклание, детка. Если мне суждено умереть, я умру сражаясь.
– Тогда почему ты отступил? Янки ведь были в ваших руках.
– Ради тебя, детка. – Гигант слабо улыбнулся и тут же поморщился от прикосновения Кортни. – Дункан и Эверар Прокляли бы меня, если бы я так легко отдал им твою жизнь.
– Но у меня тоже есть право выбора. И единственное, что я бы выбрала, я воспользовалась бы нашим последним шансом и сделала с ними то, что они сделали с нами.
– Насколько я знаю тебя, девочка, ты найдешь другой способ. У тебя еще будет такая возможность, и ради этого я заработал для тебя время.
– Почему ты думаешь, что янки сдержит свое слово?
– Он честный человек, детка. Человека узнаешь быстро и хорошо, когда смотришь на него поверх револьверного ствола. Он сдержит слово.
Услышав, как стена охранников подозрительно зашевелилась за ее спиной, Кортни быстро потянулась к рулонам повязок. Слезы жгли ей глаза, а подбородок дрожал. Человек, который всегда казался Кортни неуязвимым, утром будет запорот до смерти, и она ничего не могла изменить.
– У нас мало времени, Корт, – прошептал он, заметив отразившиеся на ее лице страдания. – Ты должна кое-что знать. Ты должна предупредить Фарроу о делах.
– Предупредить?.. – Кортни заглянула в полные боли черные глаза. – Значит, ты тоже не веришь словам янки о том, что его повесили?
– Еще не родился человек, который накинет петлю на шею Дункана Фарроу, – прошептал он ей в самое ухо. – Ни Дункану, ни Эверару, ни мне, клянусь!
– Если бы он был мертв, я почувствовала бы это, – выдохнула Кортни. – Я уверена в том, что он жив.
– Да, и именно поэтому ты должна жить, Корт. Ты должна найти его. Должна предупредить.
– Найти его? Но... как?
– Эверар сказал тебе, – прошептал Сигрем. – Он назвал тебе имя человека, с которым ты должна встретиться, назвал место, куда поехать... Я слышал, как он говорил тебе. Ты все помнишь?
– Думаю... да.
– От этого зависит твоя жизнь, потому что туда приедет Дункан. Там он будет тебя ждать. Не говори об этом никому. Ни другу, ни любимому, ни мужчине, ни женщине, ни трещине в стене. Нас предали. Ты меня поняла? Эверар это знал. Он раскусил проститутку, и вытрясти из нее имя не составит труда.
– Имя?
– Да. Подлая трусливая свинья называет себя... – Сигрема внезапно устремился поверх плеча Кортни, и небритые челюсти плотно сомкнулись.
Кортни не сводила с него глаз, и, хотя чувствовала рядом с собой присутствие Мэтью Рутгера, ей хотелось выкрикнуть жгучие вопросы: «Кто? Почему? Как?»
Мэтью перевел взгляд с корсара на Кортни, чувствуя себя неловко от возникшей между ними напряженности.
– Я сделал все, что мог, для того человека, – тихо произнес он. – К сожалению, это не так уж много, но ему по крайней мере будет чуть легче. Позвольте мне взглянуть на вашу руку.
Ни Кортни, ни Сигрем не пошевелились.
– Я уже однажды сказал вам, чтобы вы проваливали вон, янки! – рявкнул Сигрем, отводя взгляд от Кортни. – И снова повторяю. Мне не нужны ваши распрекрасные лекарства, и нет смысла браться за пилу, если я не увижу следующего заката.
– Да, – тихо согласился Мэтт, – признаю, смысла нет. Но я могу остановить кровотечение, перевязать руку и, возможно, сделать для нее поддержку.
Между черной щетиной показалась щель со сломанными зубами, но прежде чем возмущение было облечено в слова, Сигрем почувствовал прикосновение прохладной руки Кортни.