Ветер и море

Кэнхем Марша

Нет, Фарроу никогда никому не призналась бы, кто она такая. Скорее всего Кортни покорила его...

Чем? Миранда усмехнулась: девчонка не знала бы, что делать с мужчиной, даже если бы ей написали четкие инструкции!

А что касается Баллантайна, то чем больше Миранда присматривалась к нему, тем больше его ненавидела. Ей были знакомы такие люди – надменные и замкнутые, пренебрежительно относящиеся ко всем, кто не отвечал их строгим, взыскательным требованиям. Он, несомненно, был богат, и ему никогда не приходилось бороться или идти на компромисс с самим собой ради достижения какой-нибудь цели. Чтобы

он признался в слабости или желании, которыми не мог бы управлять? Да такого просто быть не может!

Итак, картина, достойная наслаждения благодаря своей полнейшей абсурдности: Кортни Фарроу со сжатыми кулаками, выкрикивающая непристойности, и Адриан Баллантайн, чье славное оружие потерпело поражение в попытке сделать ее женщиной.

Миранда чуть не рассмеялась вслух.

– Все присутствующие на корабле в сборе, мистер Беддоуз? – громко спросил капитан.

– Все, сэр, могу отчитаться, – сделав шаг вперед из строя и отдав честь, доложил старшина.

– Очень хорошо, – кивнул Дженнингс. – Пусть заключенных выведут вперед, чтобы они услышали обвинения и вынесенный им приговор.

– Есть, сэр!

Барабан начал отстукивать непрерывное стаккато, и десятерых охранников – и в их числе капрала Ангуса Макдональда – провели по узкому проходу между рядами к главной палубе. Они были одеты в бриджи и простые белые парусиновые рубашки; все были босые, без головных уборов. Макдональд, самый высокий из всех и самый крепкий, был единственным, кто взглянул на мостик, и единственным, кто, обменявшись быстрым взглядом с лейтенантом Баллантайном, незаметно кивнул.

– За преступную халатность три дюжины ударов плетью каждому! – громко объявил старшина.

Снова застучал барабан, и все обернулись, чтобы посмотреть на двух корсаров, которых вели между рядами озлобленных людей. Сигрем шел, опустив плечи под весом цепей и запекшейся крови. Его руки были связаны ржавой цепью, а кандалы на ногах позволяли передвигаться лишь маленькими шаркающими шагами. Обрывки рубашки и куртки свисали с крепких плеч, и Кортни была видна широкая пропитанная кровью повязка на его руке.

Нильсон был едва жив, и его то ли несли, то ли волокли сопровождавшие их охранники. Судя по ничего не выражающему взгляду и серому цвету лица, можно было понять, что он не осознавал того, что происходит. Его голова свешивалась на грудь, и из уголка рта стекала тонкая струйка крови.

Последним появился капеллан Ноббс в длинной развевающейся сутане. Он склонил голову над открытым требником, и его губы безостановочно задвигались. Рядом с капелланом шел Мэтью Рутгер в простом черном сюртуке и желтовато-коричневых бриджах, выглядевших неуместно среди морской формы и тельняшек. За ночь он, казалось, постарел, его лицо больше не выглядело мальчишеским, при ярком солнечном свете было видно, что он побледнел и осунулся, а глаза затуманены мрачными предчувствиями.

– Попытка побега, подстрекательство к мятежу, – монотонно стал перечислять Беддоуз, – совершение враждебных действий против военного судна Соединенных Штатов. Пойманные на месте преступления, они признали себя виновными. Триста ударов плетью каждому.

Хотя на борту «Орла» вряд ли существовал человек, не знавший о наказании, две дюжины ошеломленных лиц повернулись к мостику, но сами приговоренные

не пошевелились. Взгляд глубоко посаженных глаз Сигрема не отрывался от Кортни с того момента, когда корсар разглядел ее лицо среди других лиц. Его не интересовало ни чтение приговора, ни то, что он был измучен и лишен возможности себя защитить.

– Провинившиеся хотят сказать последнее слово? – с насмешкой спросил Дженнингс.

– Мои люди принимают наказание, сэр. – Макдональд сделал глубокий вдох и застыл, выпятив грудь.

Дженнингс ухмыльнулся и, втянув сквозь зубы воздух, остановил взгляд бесцветных глаз на Сигреме.

– Заканчивай, проклятая обезьяна. – Жесткую черную бороду прорезала презрительная улыбка. – И можешь гореть в аду со своими палачами.

– Смело сказано. – Дженнингс приподнял бровь. – И все же, думаю, в течение еще примерно часа язвительность будет моей прерогативой.

Адриан Баллантайн, стоявший справа от капитана, услышал недовольный гул среди большой группы пленных, которых собрали вместе в дальнем конце палубы. После восьми дней, проведенных в трюме, они щурились отяр-кого солнечного света и поеживались от прохладного ветерка. Все они знали, что должно произойти, и понимали, что ничего не могут сделать, чтобы помешать этому. Баллантайн почувствовал, как их ненависть волнами затопляет палубу, и про себя обругал Дженнингса за то, что тот настоял на присутствии узников при наказании. Один выкрик, один выпад против охранников, и может начаться кровавое побоище.

– Выведите первого наказуемого, – Дженнингс и, заложив руки за спину, сплел пальцы.

Десятерых моряков одного за другим подводили к железной решетке у борта. Им приказывали расстегнуть и снять рубашки, а затем, распластав, привязывали к железным прутьям. Ни один из моряков не сопротивлялся и не издал ни звука, принимая свои удары, стиснув зубы. Пот струился по их лбам, но они считали каждый удар кожаной «кошки» своей личной победой над болью. По распоряжению капитана после каждых двух дюжин ударов плеть передавали следующему охраннику, потому что даже у самого сильного мужчины начинала слабеть рука.

Ангус Макдональд был последним из принимавших наказание моряков. Он оттолкнул руки, потянувшиеся к ремням, чтобы привязать его к решетке, и сам схватился за прутья, приготовившись к «поцелую "кошки"». Вздувшиеся на спине мускулы едва вздрагивали под обжигающими ударами, и когда все было кончено, он повернулся к мостику и ироническим жестом почтения к начальству коснулся пряди волос надо лбом.

Теперь остались только два пирата. На палубе воцарилась мертвая тишина, покалывающая кожу и вызывающая дрожь отвращения в мужчинах, давно привыкших к жестокостям морской жизни.

– Нет, нет, мистер Беддоуз! – помахал капитан поднятой тростью слоновой кости, когда старшина дал сигнал стражникам, державшим Сигрема. – Сначала другого. Пусть для этого ожидание станет частью наказания.

Нильсона потащили по палубе и бросили на железную решетку. Его рубашку разорвали на плечах, и ее лохмотья свешивались поверх ремня на бриджи, руки растянули в стороны и, как и лодыжки, привязали к железным прутьям.

– Готово, сэр, – доложил Беддоуз.

Вперед вышел капеллан и, возвысив дрожащий голос, обратился к стоявшим на мостике: