Шрифт:
Алан Кубатиев
Ветер и смерть
Японцы, родившиеся в такой стране, как наша, неотделимы от японской земли; японская земля и есть Япония, есть сами японцы. Что бы ни случилось, японцы не могут ни на одну пядь отступить со своей японской земли. И в то же время ни на одно мгновение не могут отделиться от императорского дома. Это потому, что существует верность, свойственная одним японцам.
Генерал Араки
1
Он уже принадлежал богам, а не земле, когда взлетел с секретной базы курсом наперерез авианосцу
Почему же боги допустили, чтобы его самолет вдруг потерял управление, загорелся и врезался в океан близ острова Хаэда?
Он еще смутно помнил, как лопнули ремни и его, ослепленного, пылающего, как факел, вышвырнуло из кабины в ледяной ветер над скалами.
Но того, как стал грохочущим столбом огня и пенистой воды его самолет, как страшным ударом его самого расплеснуло по базальтовому утесу, и того, каким образом он оказался в этой комнате, лейтенант Акира не помнил по очень простой причине.
Он был мертв тогда. Разбит о камни, как черепаха, брошенная орлом, обуглен, как головешка в хибати. [1]
А сейчас он чувствовал, что спит. Но пора встать, проснуться, размять затекшие мышцы. Он медленно выплывал из темных вод сна и, еще не проснувшись, уже чувствовал что-то неясное и тревожное, как дым невидимого пожара.
Очень осторожно лейтенант приоткрыл слипшиеся веки.
Потолок над его лицом светился теплым, солнечным светом. Так же, но чуть слабее сияли стены небольшого помещения, похожего на пароходную каюту второго класса без окон.
1
Керамическая жаровня для обогрева жилых помещений (японск.).
Акира взглянул вниз. Он лежал в каком-то подобии гигантской раковины огромной, полукруглой, смыкающейся краями над его распластанным телом. Затылком он чувствовал мягкий овальный бортик.
Все, что он мог себе сказать, — что эта комната не похожа на общежитие летного состава особого отряда «Ямадзакура». [2] Палатой военного госпиталя она быть не могла. В плен и лазареты камикадзе [3] не попадают.
Плечи затекли, спину ломило. Но повернуться он боялся. В мозгу царил чудовищный сумбур, недостойный офицера могучей армии Его Величества, сына небоблистающей Аматэрасу. [4]
2
«Горная вишня» (японск.).
3
Букв.: «ветер богов» — летчик-смертник, взрывающийся вместе с целью; использовались для борьбы против судов ВМС США.
4
Верховное божество синтоизма — одной из главных религий Японии.
…Неужели плен? Ну нет. Стали бы проклятые «ами» так с ним нянчиться…
Лейтенант Акира еще раз тайком огляделся. В комнате не было даже двери. Пустые сияющие стены; никакой другой мебели, кроме ложа. Он глубоко вздохнул и вдруг, неожиданно для себя самого, отогнул край «раковины» и сел. Ничего не случилось. Тогда лейтенант Акира встал.
Совершенно голый, он стоял посреди комнаты, обхватив руками плечи. Воздух был теплый, но его била дрожь. Сердце колотилось.
Позади что-то тихо щелкнуло. Акира резко обернулся, едва не упав. У изголовья дивана, прямо из стены, торчала полукруглая полочка-выступ. На ней стоял широкий белый сосуд.
Лейтенант протянул руку и дотронулся до него. И на этот раз ничего не произошло. Осмелев, он взял сосуд, до половины налитый прозрачной жидкостью, понюхал. И выпил все до дна.
Ему сразу стало лучше. Исчезла сонливость, голова стала ясной, ноги налились легкой силой. Благословенный напиток. Но он все еще не понимал, где он и что с ним.
Сев на край ложа, он попытался собраться с мыслями. И только сейчас разглядел свое тело.
Бедра, живот, плечи — все было покрыто молодой смуглой кожей. Он, как слепой, ощупал свое лицо: гладкое, чистое, юношески свежее; короткие жесткие волосы…
Лейтенант Акира задыхался. С его тела исчезли все рубцы от фурункулов, все оспенные шрамы. На левой кисти, где еще в детстве мизинец был обрублен на полфаланги, теперь послушно сгибался и разгибался крепкий палец с розовым ногтем.
Летчик, горевший в самолете, до самой кабины битком набитом взрывчаткой, жив и невредим. «Ожившие мертвецы, лисы-оборотни, духи и призраки!..»
Ему удалось ненадолго успокоиться. Но сидеть он не мог. Кружил в каюте, как тигр в клетке из крепчайшего бамбука, — однажды в Нагасаки он видел, как хищника выгружали с парохода. Наверное, для какого-нибудь зверинца.
За спиной раздался новый щелчок. На выступе, появившемся рядом с первым, лежал темно-синий шарик величиной со сливу. Акира повертел его в руках. Шарик съежился и лопнул со слабым треском. Внутри оказался темный комок. Лейтенант помял его пальцами: он развернулся неожиданно костюмом из какой-то очень легкой ткани темного цвета с черными застежками вроде молний. Сперва он оказался ему просторен, но вдруг Акира с суеверным ужасом почувствовал, что ткань зашевелилась, словно живая, и медленно обтянула его худощавое тело.
Третий щелчок, и на глазах уставшего удивляться Акиры ложе свернулось: сдвинуло створки, как живой моллюск, и втянулось в пол. В каюте не осталось ничего, кроме белого сосуда и смятого шарика на полу. Было очень тихо.
Внезапно — Акира даже присел — каюту наполнил густой звон, словно ударили в большой китайский гонг.
Когда он стих, негромкий приветливый голос сказал:
— Здравствуйте.
По-японски!
Акира не сказал — прошептал:
— Здравствуйте…
И медленно поклонился неизвестно кому.
2
Это были враги, и все же они прониклись к нему уважением и с этого дня помышляли только
о том, чтобы отплатить ему, чтобы как-нибудь выразить ему свою благодарность…
«Тайхэйки», глава XXV
Музыка играла так тихо, что лейтенант почти не слышал ее, только легкие ритмичные перезвоны доносились временами. Сначала Акира машинально пытался разобрать мелодию, напоминавшую «Сумиэ». [5] Но в конце концов оставил это: сейчас было не до песен.
5
«Рисунок тушью» — японская народная мелодия.