Ветер и Воля
Шрифт:
– Да, конечно, я понимаю, – прошептал Май, глотая слёзы. Потом вытянулся на постели и закрыл глаза.
Учитель тяжело поднялся на ноги и вышел.
Май полежал немного, открыл глаза, взглянул в окно. Небо светлое, звезд не видно, ветер раскачивает обвислые ветви березы.
Завтра он собирался зажечь огонь. Сам себе поклялся в этом. Как теперь быть? До завтра рана зажить никак не успеет.
Открылась дверь, и босые ноги звонко прошлепали по полу.
– Май, я тебе вот тут принес… – зашептал Пчёлка и забрался на край постели Мая. –
– Ешь сам, – буркнул Май.
– Мы уже ели. Учитель где-то крупы добыл, кашу сварили вкусную. А это для тебя. Куриный отвар.
Последние слова Пчёлка произнёс совершенно равнодушно. А у Мая мурашки по спине побежали. Мясного отвара приютские ребята не видели уже давно.
Май покосился на небольшую, но глубокую миску в руках Пчёлки.
– Мне не съесть столько.
– Да брось ты. Что тут есть-то? Два глотка. Ну, три… Пять, наверное. Или шесть.
– Ладно, я попробую, – согласился Май и через боль приподнялся, опираясь на согнутые в локтях руки.
Пчёлка с готовностью протянул ему миску.
Май осторожно взял и сделал глоток. Не очень-то жирный, но горячий отвар показался необыкновенно вкусным, вкуснее тех исконных похлёбок и затейливых чужеземных супов, которые готовил княжеский повар. Май глотнул еще раз, с наслаждением подержал во рту и медленно проглотил. Затем вернул миску Пчёлке:
– Спасибо. Больше не могу.
– Май, ты должен! – испугался Пчёлка. – Тебе нужно сил набираться.
– Доешь, Пчёлка.
– Нет, что ты?! Это для тебя!
– Ладно, я попытаюсь проглотить еще чуть-чуть. Но остальное ты доешь.
Май отпил совсем немного, а потом с облегчением лег обратно на подушку и прикрыл глаза, слушая жадное чавканье Пчёлки.
На секунду Май пожалел о своем благородном порыве. Надо было выпить отвар самому. Может быть, быстрее на ноги встал бы. Если тут придется долго проваляться, добром это не кончится. Чем дольше оставаться в Усть-Ижорске, тем скорее княжеские ищейки найдут, или просто люди на улице узнают… И не к кому обратиться за помощью. Совсем не к кому.
– Май! – горячий шёпот Пчёлки вывел его из оцепенения. – Май, ты что дышишь так тяжело?
– Отстань, – грубо ответил Май и отвернулся.
– Да что с тобой?
– Пчёлка, проваливай!
– Май, не пугай меня! Тебе плохо?
– Отвяжись!
– У тебя, наверное, рана болит? Ты попробуй уснуть. Сон здоровье дарит.
Май в отчаянии застонал сквозь стиснутые зубы:
– Пчёлка, заткнись, убью!
Малыш замолчал и неловко слез с кровати Мая.
"Сейчас заплачет и уйдет", – подумал Май. Ему стало стыдно и тошно.
Но Пчёлка подошёл к изголовью и тихо проговорил:
– Ты расскажи, в чем дело. Я помогу. Ты только скажи, что для тебя сделать…
Едва сдерживая подступившие слезы, Май обернулся, взял Пчёлку за плечо и так же тихо спросил:
– Помнишь, как мы в доме Горыни чашу зажигали?
Глава 11
– Ну,
– Да не ори ты, – миролюбиво отмахнулся Калина, подсаживаясь к накрытому столу и хватая что-то с ближайшего блюда. – Что-то мне сегодня было не проснуться…
– Я заметил. Я тебе три раза звонил.
– На третий раз я услышал, – кивнул Калина. – Ну, извини. После этой… праздничной ночи так хорошо спалось…
– Ишь, нежный какой, – фыркнул Финист, тоже принимаясь за еду. – Устал он. Сегодня, между прочим, обычный день. Люди, даже если и на Новолунии были, на работе давно. Я вот уже успел с парой чиновников познакомиться с утра. Очень, кстати, познавательная была беседа. А он, видите ли, устал.
– Да я не то, чтобы устал, – засмеялся Калина. – Но расслабился на славу.
Финист приметил, что у Калины на виске появилась свежая царапина, но не стал уточнять, в какой момент расслабления она появилась.
– Понравилось, значит?
– Ещё бы! – задорно улыбнулся Калина. – Весело было. Две исконных песни выучил и наплясался, как никогда прежде.
– А как успехи в том, ради чего шёл?
Калина пожал плечами:
– А ради чего я шёл?
– Ну, не прикидывайся.
Калина перестал жевать, вздохнул, нерешительно покусал губы, и взгляд его мечтательно поплыл:
– Ты знаешь, такая девчонка!.. Ну, не бывает таких, в жизни не видел! Но… – и Калина опять стал серьёзным. – … подробностей не будет, Финист.
– Это правильно, – Финист не смог удержаться от назидательного тона. – Распространяться о похождениях в Новолуние не принято. Даже о своих собственных победах.
– Что у вас тут с этим сурово, я уже понял чисто интуитивно… – Калина замер, помолчал, что-то соображая, слазил в карман и положил перед Финистом монету. – Но если бы мне и хотелось кого-то скомпромети… опорочить… – поправился Калина и вопросительно взглянул на друга. Финист великодушно, мотнул головой, мол, поправка засчитана, и Калина продолжил. – … то мне и сказать было бы нечего. Она совершенно ничего о себе не рассказала. Кроме имени – Верба. Да и то только потому, что я его нечаянно отгадал, у неё волосы совсем белые-белые и очень короткие, ну чисто верба…
– Красивая? – равнодушно поинтересовался Финист.
– Наверное… Я даже не знаю. Она вся необычная, я же сказал, не видел таких раньше.
– Раньше ты на Новолуниях не бывал. Там многие ведут себя довольно необычно. Нескромно, а иногда и вовсе развязно.
– Думаешь? – недоверчиво уточнил Калина, и тут же помотал головой. – Не-а, не в этом дело. Что я, девиц развязных не видел? Она не такая. В ней просто пружина какая-то. Напор, естественный, как… как сама жизнь.
– Влюбчивый ты, Калина. Даже страшновато за тебя. Может, тебе жениться пора?