Ветер моих фантазий
Шрифт:
И какие-то звуки доносились откуда-то, приглушенно. Нет, он их не слышал, но их слушало носившее его существо. То, которое откуда-то что-то добывало — и потом по его крови разливались новые вещества, питательные и нужные. Хотя иногда — и противные.
Он начал различать другую искру над ним, похожу на его, но большую и яркую-яркую. И запоздало заметил, что вот та странная часть, появившаяся внутри него как-то внезапно… она тоже как-то все время двигалась… туда-сюда… туда-сюда внутри него… и оно его собственную кровь гоняло то к нему, то к той, которая его носила,
И вообще он был маленький. А она, та, что носила его — огромная.
Но однажды она вдруг заметила его! Она с ним заговорила! Она признала, что он внутри нее и он — живой! И даже общалась с ним так, будто он — разумное существо! И даже чуть чаще общаться с ним начала, чем с другим, который был рядом с ней, какой-то другой. Тот еще позже заметил, что она носит внутри себя его. Но вроде обрадовался. Так это у них называлось?.. И тот второй тоже начал говорить с ним осмысленно.
А еще у него что-то еще отросло. Какие-то отростки от его маленького тела! Непонятные совсем! Да и тело чего-то подросло.
А потом оказалось, что отростками шевелить можно! Конечно, не так, как двигались другие части тела у носившей его, но тоже можно было двигать! И это оказалось очень интересно, все это! Хотя он так и не понял, как он тут очутился и что с ним вообще происходит?..
Но время шло… Так, кажется, они это между собой называли? Что что-то случается — и что-то изменяется: у них, в нем или вообще, где-то там, снаружи, где он еще не был. А ему с каждым днем все интереснее становилось, что там у них, снаружи-то?.. Судя по тому, что они говорили — а он все больше стал понимать их слов, уже не только их чувств, горькие или сладкие… В общем, у тех двух, у них постоянно что-то происходило! И все интереснее становилось, как там у них все?.. Снаружи?..
Раз, когда его отростки снизу отросли… Это же снизу называется?.. И он ими сильно-сильно двинул… Вдруг та, что носила его, вскрикнула. А потом сказала:
«Он шевелится!».
И опять с ним заговорила! Что-то спрашивала… глупости какие-то, о которых он от них еще не слышал ничего. Но он на всякий случай нижним отростком ее тронул опять, изнутри, но уже послабее. Он не хотел причинять боль той, что его всегда кормила и всегда так ласково с ним разговаривала.
А она закричала:
«Он ответил! Он как будто все понимает!» — и куда-то побежала, сладко-радостная. Наверное, к тому мужчине, с которым любила говорить, вся такая сладко-радостная становилась рядом, да и сердце ее — так то называлось, которое двигалось туда-сюда внутри нее — и сердце ее как-то быстро билось рядом с тем.
Но тому было не до нее — он говорил с кем-то другим о чем-то, что при нем еще ему, внутреннему, не рассказывали.
А потом что-то стало еще случаться снаружи. Кровь его матери — он и имя запомнил уже той, что носила его! В общем, кровь ее стала горькая-грустная. Она и тот, с которым ей все хотелось быть подольше, куда-то пошли…
Было много шума… от боли все померкло…
Были звуки незнакомые… много чужих звуков и странных каких-то голосов… Или не голосов?..
Его мать много мучили, она много плакала, а кровь ее перестала быть вкусной. Стала горькая-горькая… И, кажется, там еще те жуткие кто-то мучили того, кто был ее дорог.
Он, внутренний, робко затих, беспомощный, не зная, что же теперь делать. Конечно, его отростки подросли, много отростков. Но он только мог легонько ее задеть. Но он не знал, как отобрать ее у тех, шипящих, которые помногу ее мучили, долго…
Это было ужасное чувство беспомощности! Он не знал, как помочь матери оттуда! Он вообще ничего не понимал!
А потом было темно и странно… он уже не чувствовал ничего…
Когда снова очнулся… Так, кажется, это у них называется?.. У добрых наружних?..
Было как-то пугающе тихо. И тело той, что носила и кормила его, куда-то двигалось, ровно, медленно. Лежа… Лежа, да?.. Так называлось? Они так на боку плыли. Вроде…
И кровь у нее была какая-то скудная. Он уже остался без сил. Не двигался. И мать не двигалась.
Тишина. Темнота. Мрак.
Он опять очнулся от противного писка. Уже совсем обессиленный. Но с трудом нащупал голос — мать его слышала, но не реагировала:
«Ребенок… Она ждет ребенка! Но… Каньян! Разве ты его выносишь?..»
Кажется, тот, в чьем присутствии ее сердце всегда иначе билось, ходил туда-сюда. Эээ… Ходил, да?.. Так называлось?.. И голос его был грустным. Потом он позвал другого. Ихнего, но какого-то чужого, который всегда говорил ровно. И мало говорил. Но много делал, что его просили делать.
Мать как-то дернулась. А тот, ее мужчина, велел тому, чужому:
«Давай снотворное. И болеутоляющее. Она не должна очнуться раньше срока»
А он, внутренний, робко замер.
Что такое снотворное?.. И то… другое?.. Как его?.. Что они хотят сделать?..
А мать никак не реагировала. Дернулась и застыла. И питания не было. И кровь у нее стала слабая-слабая. И она слабая. И сам он, внутренний, уже почти не двигался.
Но голос у того, мужчины, на которого та, что его носила, всегда по-особому реагировала, был взволнованный, пока он велел тому, чужому, говорившему ровно, что делать.
Он, внутренний, робко и беспомощно затих и из последних сил вслушивался. Вслушивался, но ничего не понимал. И это было ужасно! Он чувствовал себя таким слабым и беспомощным!
Но эта сладкая темнота, которая наконец-то случилась… Сладкая?..
Ооо, это больно! Зачем же его так тянут?! Чем-то… холодным… колючим…
А потом перерезали ту спасительную нить между матерью и им, которая его всегда питала.
А потом холодное и острое потянулось к нему.