Ветер над островами
Шрифт:
В кабак завалилась толпа местных ополченцев, уже безоружных, но повязок еще не снявших. Явно вернувшихся из похода, но до жен, которые могли бы пресечь пьянство, еще не добравшихся. Стало очень шумно, кабатчик с подавальщицей из негритянок забегали в два раза быстрее, не успевая наполнять кружки.
Все, война закончилась, можно им и по домам. Сколько, дня три-четыре они на службе провели? Действительно, вопрос про Тортугу становится еще интересней. Если ополчение здесь вот такое, а всерьез с пиратами воюют только «лицензированные приватиры», то Тортуга может быть вечной. Нет серьезных сил, которых следовало бы опасаться. А если глубже вдуматься,
Сможет такому набегу ополчение противостоять? Если успеет собраться, то сможет, народ здесь не изнеженный и лихой вполне. Недооценивать не надо — я их в бою видел и теперь со всем уважением отношусь. Да и образование на Детском острове сродни военному училищу. Но ополчение надо успеть собрать. Вот здесь, в Новой Фактории, на весь город пара взводов объездчиков, это считая выходных и отпускных. Да и в самом форте их человек пять-шесть обычно одновременно, остальные в разных местах службу несут. Сумеют противостоять? Очень, очень сомневаюсь.
Опять непонятна позиция Церкви. Я видел их солдат, видел их суда. Пушки там, кстати, не чета нашему переносному Гочкису, а калибром покрупнее и стволом подлиннее. И солдаты вполне всерьез выглядят, не призывники восемнадцатилетние, отнюдь. Они с Тортугой повоевать никак? Или я все же чего-то здесь пока не понял? Похоже, так и есть, где-то у меня дыра в знаниях, отчего и выводы у меня получаются не слишком обоснованными, построенными на песке. Надо… надо с братом Иоанном опять поговорить — не думаю, что он откажется что-то растолковать. Все же он знает, кто я и откуда взялся, — раз уж рассчитывает на меня в чем-то, то пусть информацией снабжает, чтобы я не накосячил с первого же шага.
Гудели до закрытия кабака, а тот закрылся только тогда, когда часы на башне городского совета пробили три раза. Три ночи. Или три утра, это уж как кому угодно. Только тогда мы вывалили на улицу и неторопливо пошли к порту. Я еще отметил, что быть хромым и пьяным не труднее, чем хромым и трезвым. С ногой аккуратно не очень получается, зато общая анестезия сказывается, не так и больно.
Город уже спал, только в районе Торговой площади и в известном мне уже Моряцком закоулке было шумно. В Моряцком шумно круглосуточно, такие места поэтому на отшибе всегда и строились, а в центре города гуляли все больше местные — так обычно тут куда тише, если верить тем же самым ополченцам.
Ну и кроме ополченцев веселились многие, у купцов, например, праздник: Племени Горы больше не существует. Мужчины его истреблены почти под корень, а какие спаслись, то попадутся другим племенам, это уж точно. Детей и женщин помоложе распродадут купцам «с лицензией», а те, в свою очередь, перепродадут их разным островным общинам, пополнив их, так сказать, «кандидатами в граждане», а заодно и рабочей силой на те работы, на которые местных не хватает. Развезут подальше, туда, откуда домой дорогу не найдешь, да и все, там они и успокоятся. Обнаружат, что жить лучше там, где нет проблемы добыть еду и где при болезни придет врач, и успокоятся.
С утра на «Чайку» зашел Василь, разбудил меня, малость похмельного, сказал:
— Пошли, суд собирается через час, по яхте судить-рядить будут.
Я как наскипидаренный подорвался с койки, задел раной ее край, взвыл от боли, попрыгал на одной ноге, вращаясь волчком, а потом, чуть продышавшись и разогнав искры перед глазами, понесся умываться, забыв трость и ковыляя по палубе какими-то нелепыми кривыми шагами. Рана стянулась, и напрягать бедро стало проблематично.
Василь, к счастью, не пешком пришел, а приехал на давешней двуколке, на коей меня и подвез до места. Суд заседал не в форте, а в здании городского совета, на Центральной площади, что была в сотне метров от площади Торговой. В отличие от той, Центральная была тихой, солидной, со сквером в середине. Мы вошли в добротное трехэтажное здание под металлической крышей, с башней, в башне куранты, так что все как у людей.
Внутри оказалось неожиданно прохладно, спасибо толстым массивным стенам и небольшим окнам. Карабкаться по лестницам, к счастью, не пришлось — судебный зал был на первом этаже, почти у самого входа, за что им душевное спасибо, а то для меня сейчас даже короткий судовой трап проблема: нога начисто гнуться отказывается.
В зале, довольно большом, гулком, ни души зрителей не было, только за столом сидели Христофор с полковником, о чем-то тихо разговаривали.
— Ага, пришел, гроза турок? — сказал, увидев меня входящего, полковник. — Садись, сейчас начнем уже.
Я уселся на скамью для зрителей, рядом Василь пристроился, который сейчас, похоже, был при исполнении — кем-то вроде судебного пристава. Или маршала, если по-американски. Минут через пять тяжелые двери в зал распахнулись вновь, вошли преподобный с братом Иоанном и молодая симпатичная девушка в кокетливом соломенном канотье, которая сразу уселась за конторку с пишущей машинкой. Похоже, протокол вести будет.
Преподобный сел на председательское место, Христофор с полковником по бокам пристроились, а брат Иоанн, как не имеющий полномочий, уселся рядом со мной, заодно и поздоровавшись за руку.
— Как дела? — осведомился он.
— Перебрал вчера малость, а так хорошо, — честно сознался я.
К моему удивлению, он сказал:
— Видел вас вчера в «Золотом тунце», проходил мимо, да времени не было присоединиться: дела.
Ну да, он, как я понял, даже не духовное лицо — почему ему нельзя? Звание «брат» разве что смущает.
— Приглашу с удовольствием сегодня, — шепнул я. — Вопросов множество, поговорить бы хотелось.
— Ну раз приглашаешь… — усмехнулся тот. — Договорились.
— Тише там, пожалуйста, — поднял голову преподобный, раскладывающий бумаги. — Встать, суд идет.
Суд оказался понятным и для непосвященного. Полковник вслух зачитывал показания матросов с «Чайки», перечислял улики, в том числе и «несомненные следы попадания снаряда в рулевую рубку яхты „Лейла“ с направления „от носа“», и так все подряд, подробно и детально. Стучала машинка, время от времени покашливал в кулак Христофор. Затем начали допрашивать меня полковник с преподобным, тоже очень детально, по каждому шагу и нашего боя с «Лейлой» в море, и по ее захвату. Потом так же мотали душу брату Иоанну, стойко отвечавшему на все вопросы. Потом «суд удалился на совещание», оставив нас в зале под присмотром девушки в канотье.