Ветер над пропастью
Шрифт:
– Куда бежим, барышня? Испугались чего? О! Сандалики-то совсем порвались, идемте ко мне в мастерскую, враз все починим…
В мастерской Семена Макаровича пахло кожей, варом, чем-то еще. Ника, взобравшись на стул, смотрела на работу сапожника, который ловко что-то подшивал в ее сандаликах. Потом она ходила по мастерской, рассматривала инструменты, всякие железки, колодки разных размеров, начала играть с ними, как с куклами.
– Ну-ка, примерь, – сказал Семен.
Ника обула сандалики, они были уже чуть маловаты. Семен сразу увидел это.
– Ничего, завтра растяну, впору будут, сегодня так походи, – сказал он.
– Расскажи мне сказку, – неожиданно сказала девочка.
Семен Макарович с удовольствием откликнулся на предложение Ники и до вечера рассказывал ей сказки и разные истории, которых знал великое множество, при этом он занимался своей работой, склонившись над башмаком, орудуя шилом и дратвой. С тех пор девочка стала частым гостем в его мастерской. Он с удовольствием ходил с ней на прогулки, привозил ей из города обновки и сладости. Ника тоже привязалась к нему. Тетка не обращала внимания на эту дружбу и вообще смотрела на Нику, как на пустое место. Так прошел почти год. Ника стала замечать, что Семен Макарович иногда вдруг бледнеет, ложится на спину на свою лежанку, и лежит неподвижно едва дыша.
– Грудь прихватило… Ничего, сейчас пройдет… – говорил он в такие моменты.
Ника молча садилась рядом и ждала, или ходила по мастерской, стараясь не шуметь. Через некоторое время Семен Макарович вставал:
– Ну вот, отпустило, – говорил он, но за верстак уже не садился, а брал девочку за руку и они шли на кухню пить чай.
Но вот произошел случай, который снова перевернул жизнь Ники. Семен Макарович опять лежал на лежанке, бледный и едва дыша, лежал уже долго и не реагировал на осторожные прикосновения девочки к его руке. Ника испугалась и побежала на кухню, где Авдотья, большая полная женщина, готовила еду. В кухне, кроме Авдотьи сидела Марина, прислуга барыни.
– Там… Семен Макарович! – крикнула она и, схватив Марину за руку, потащила ее в мастерскую сапожника. Марина неохотно пошла увлекаемая девочкой. Взглянув на сапожника, она сказала:
– У барыни на комоде стоит лекарство в склянке, налей немного воды в стакан и накапай несколько капель дай ему попить. Только быстрее, а то помрет. Да без спроса не бери, – осерчает барыня.
Ника побежала в комнату тетки и, не застав там никого, схватила склянку с комода, прибежала на кухню и, проделав то, что сказала Марина, со стаканом и склянкой бегом кинулась в мастерскую. Там Марина приподняла голову Макарыча и стала потихоньку вливать ему в рот лекарство. Вскоре Семен задышал и лицо его стало розоветь.
– Иди, верни микстуру, – сказала Марина. – Сейчас ему полегчает.
Ника отправилась в комнату тетки, та встретила ее на пороге. Девочка протянула ей склянку.
– Почему взяла без спроса?
– Вас не было…
– И что с того… Докторица, значит у нас объявилась! Кто надоумил?
Ника молчала, уставившись в пол.
– Не хочешь говорить? Ну пойдем со мной, посидишь в чулане, поумнеешь может…
В чулане было темно и страшно, пахло пылью и еще чем-то знакомым. Через щель в двери пробивался свет. Скоро Ника стала различать вещи, стоящие на полу. Неподалеку увидела огромный сундук и ворох какого-то тряпья сверху. Она взобралась на него. Зато Семен Макарович теперь поправится, – подумала она, и сразу чулан перестал ей казаться страшным. Она пыталась разглядеть еще что-нибудь, но ничего определенного не увидела и стала думать, что скоро Семен Макарович встанет, обязательно узнает, где она и выпустит ее. Время шло в чулане стало темнее… Наконец послышались голоса, засов двери сдвинули и послышался голос тетки:
– Выходи!
Ника зажмурилась от света, который после чулана, казался очень ярким, а когда открыла глаза, увидела Семена Макаровича и Анну Федоровну.
– Смотри, ни одной слезинки! Какова! Ну, так кто тебя надоумил взять лекарство?
– Так это… Я это… – сказал Семен Макарович.
– Иди во двор, погуляй, – сказала она Нике, затем продолжила, глядя на сапожника. – Слушай, Семен, я не дура, знаю, кто надоумил. Да и не злыдня я, микстуру тебе отдам, хоть и немного от нее толку, ну хоть что-то. А вот с девкой надо что-то решать, подросла уже, учиться ей надо. Вон глянь во двор, посмотри, что она с собаками сделала. Два здоровенных волкодава бегают вокруг нее будто щенки, а тронь ее кто, вмиг порвут… Этак лет через пять, она сама меня в чулан посадит… Значит так, Семен, знаю, что друзья вы с ней, но отправлю я ее к осени в пансионат. Не далеко, пятьдесят верст от Павловска, есть там такой, «пансионат искусств» называется. Попасть туда не просто, но пусть уж их светлость похлопочет… грехи замолит. Вот так и объясни своей подопечной… Да не страдай, хороший пансионат и навещать ее сможешь. А тут ей не место, понимаю, что ребенок малой, но не лежит душа…
Осенью Ника оказалась в пансионате, тетка и Семен отвезли ее, Семен надел ей на шею крестик и сказал, что будет навещать ее. Тетка ничего не сказала, только молча перекрестила. А за неделю до этого в имение приехал Прохор, сильно хромая он подошел к Нике долго молчал, потом сказал, что батька ее погиб в сражении с японцами и теперь осталась у нее только тетка, Анна Федоровна. Потом Прохор ушел в мастерскую Семена и они долго разговаривали там о войне, о жизни и о доле сиротской. Потом тетка вызвала Прохора:
– Отправлю племянницу в пансионат, за наследством пригляжу, возьму под опеку. К восемнадцати годам вернется, богатой невестой будет… очень богатой. А до той поры знать ей об этом не надобно, и приезжать сюда ни к чему.
Жизнь в пансионате Нике понравилась. В младшей группе воспитанниц, куда ее определили, было двадцать девочек от семи до девяти лет. Почти у всех не было родителей, только дальние родственники. Они быстро сдружились, поскольку не были избалованы родительской лаской, друг ко дружке относились без спеси и пренебрежения. Целый день с ними проводили занятия воспитатели и учителя, особенно много времени уделялось физическим упражнениям, так что к вечеру они буквально валились с ног от усталости и мгновенно засыпали в своих кроватях. Иногда к ним приходили девочки из старшей группы, помогали им содержать в порядке одежду и выполнять посильные хозяйственные работы.
Пансионат состоял из двух больших каменных зданий, одного деревянного немаленького дома, нескольких хозяйственных построек, большой конюшни и все это было обнесено высоким деревянным забором. Воспитатели и учителя жили там же, в пансионате.
По воскресеньям к некоторым воспитанницам приезжали родственники. К Нике раз в месяц приезжал Семен Макарович, привозил гостинцы, рассказывал о том, что происходило в усадьбе и другие новости уездного города. Они проводили вместе несколько часов, после обеда Семен уезжал, чтоб до темноты успеть домой. Так шло время, скучать было некогда, поскольку занятий в пансионе находилось великое множество. Летом на месяц девочек отпускали на каникулы домой, но уезжали не все, многим некуда было ехать, Ника тоже оставалась в пансионате. Она подружилась с Верой – светловолосой хрупкой девочкой с большими темно-зелеными глазами. Она никуда не уезжала на каникулы и к ней никогда никто не приезжал.
– У меня никого нет, – сказала она Нике. – Я была в приюте, потом меня взяли сюда.
– А у меня есть Семен Макарович, – ответила Ника, о тетке она почему-то не подумала.
– А он тебе кто?
– Не знаю, но он у меня есть. Наверное, это грустно, когда никого нет.
– Я привыкла.
Девочки, вернувшись после каникул в пансионат, рассказывали разные истории.
– Меня мама попросила показать, чему я научилась в пансионате, – начала свой рассказ Оля. – Для начала я села на шпагат, потом подвязала платье и скрутила сальто, сначала вперед, потом назад. Все просто онемели. А я сделала мостик, колесо, но тут меня остановили. Мама сказала, что девочки этим заниматься не должны. Наше дело музицировать, петь, рисовать, вышивать, и пообещала забрать меня домой. А я не хочу! Пришлось мне показывать и музыкальные достижения. Им понравилось мое пение, а особенно мои рисунки и мама разрешила мне остаться в пансионате. Мне и самой нравится рисовать, но бегать, прыгать и плавать мне нравится больше, а дома плавать нельзя, на речку меня не пускают.