Ветер нашей свободы

Манило Лина

Мне до чертиков страшно. Из головы почему — то не выходят слова Кира, что я далеко не первая, кто пытался ему помочь, но ни у кого так и не получилось. Что он имел в виду? Кто были эти другие? Его родственники или такие же девушки, как и я? А что, если он маньяк? От этой мысли ужас сковывает ледяным панцирем. В принципе, это многое объясняет. Интересно, быстро он меня убьет или будет мучить? Я же все — таки надеялась вырваться, отбиться, уползти, в конце концов. Думала, он просто сумасшедший. Но от маньяка разве можно сбежать? А если и можно, то хватит у меня на это сил?

Чувствую себя героиней

какого — то дешевого сериала: вот сейчас откроется багажник, и Кир предстанет передо мной с топором, в кожаном фартуке, залитом кровью. О чем я вообще думаю? Бред какой — то. Такое же только в кино бывает.

Машина едет по кочкам и ухабам, я лежу, скрутившись калачиком, парализованная страхом, и пытаюсь отогнать дурные мысли и плохие предчувствия. Надо что — то делать. Не хочу быть здесь, но кто меня спрашивает? Кое — как все — таки удается перевернуться на спину, и принимаюсь колотить кулаками по крышке багажника изнутри. Вскоре подключаю и коленку здоровой ноги, но толку от моих телодвижений немного — я все также заперта в этой душной тьме.

Хочется плакать, кричать, биться в истерике, но я сдерживаюсь — не знаю, что от меня, на самом деле, хочет Кир, но удовольствия лицезреть мои слёзы ему не доставлю. Не на ту напал, придурок. Еще посмотрим кто кого.

Неожиданно, непрошеным гостем, в сознание врываются мысли о Филе. Где он сейчас? Что с ним? Закончились ли его проблемы с моим исчезновением? Очень надеюсь, что да. Мне непонятна логика Кира. Ну, хотел он быть со мной, ну зачем нужно было Филина трогать? Его мать, друзей, "Ржавую банку"? Что все эти люди ему плохого сделали? Но разве можно понять логику сумасшедшего?

Филин… Я соскучилась так невыносимо сильно, что дышать тяжело. Сердце сжимается каждый раз, когда вспоминаю о нём. Он такой хороший, красивый, добрый… Его достоинства в моих глазах могу перечислять бесконечно, но от этого становится еще больнее, но это не физическая боль — она намного глубже, сильная, неизбывная, разрывающая изнутри. Я люблю его, и это не обсуждается, но что в итоге принесла ему моя любовь? Череду бед и отчаяние? Может быть, кто — то другой, а я уж точно не стою таких жертв. Надеюсь, ему сейчас хорошо и он не решит искать меня, потому что чем это в итоге может обернуться одному Богу известно.

Продолжаю избивать ни в чем не повинную дверцу, вкладывая в удары всю боль, злость и ярость, не обращая внимания на то, что это ничего не дает — мне нужно куда — то выплеснуть агрессию, а все остальное неважно. Не знаю, сколько проходит времени, пока я полностью не выбиваюсь из сил. Все — таки события последнего времени сильно истощили меня, еще и эта нога не дает покоя — ноет, дергает и болит. Чувствую, как горячие слезы скапливаются в уголках глаз, но сильно жмурюсь, до боли, но все — таки останавливаю готовящиеся вырваться наружу рыдания. Если сейчас заплачу, то уже не смогу остановиться, а я должна быть сильной — от моей выдержки сейчас многое зависит.

Неожиданно меня перестает трясти — чувствую, что автомобиль постепенно замедляет ход. Значит, мы уже добрались до «хрустального дворца», где мы с Киром должны будем слиться в танце страсти и любви. Только хрен ему, а не тридцать три удовольствия — при первой же возможности ему яйца оторву. А вот потом пусть

думает, как дальше жить. И с кем.

Лежу, закрыв глаза и замерев, как будто от этого может что — то измениться и, открыв багажник, он не заметит меня. Но ведь чудес не бывает, правильно? Я попала в ловушку. По своей дурости — не сядь тогда в эту проклятую машину, не воспользуйся предложенной помощью, ничего бы этого не было. Но сейчас уже поздно об этом размышлять — прошлого же не воротишь и не изменишь.

Автомобиль окончательно останавливается, и слышу какую — то возню в салоне и, в конце концов, хлопок закрывающейся двери. Зажмуриваюсь, вжав голову в плечи, и жду. Вдруг дверца багажника резко открывается, и сквозь закрытые веки проникает яркий свет. Значит, уже рассвет наступил. Распахиваю глаза и вижу, нависшее надо мной, улыбающееся лицо Кира.

— О, очухалась! — Радостный голос противен до невозможности. Молчу, а он протягивает мне руку, чтобы помочь выбраться, но я словно закаменела от страха. — Не бойся, вылезай. Не вечно же тебе здесь сидеть? Путешествие подошло к концу.

Но я не шевелюсь, словно это может на что — то повлиять и в итоге Кир от меня отстанет. Но не для этого он тащился сюда со мной в багажнике, чтобы так легко оставить в покое.

— Агния, не дури. — Он наклоняется вперёд всем корпусом и, крепко ухватив меня подмышки, принимается тянуть вверх. — Сама же себе хуже делаешь, а теперь мне придется сделать тебе больно.

— Не трогай меня! — ору изо всех сил, но на Кира мои крики не действуют — он делает только то, что хочет. — Отпусти!

— Вот вытащу тебя из багажника и отпущу. — Его мерзкая ухмылка, совсем не такая сексуальная и манящая как у Фила, выводит из себя. Принимаюсь колотить его по спине, пока мой мучитель вытаскивает меня на свет божий. — Что же ты неугомонная такая? А с виду, вроде тихая овечка, но на деле прямо фурия.

Несмотря на все слабые потуги освободиться из крепких ненавистных объятий, Кир все также крепко держит меня за ребра и буквально волоком вытаскивает из багажника. Резко ставит на ноги, от чего больную ногу пронзает вспышка боли. Смотрю вниз и понимаю, что от всех моих приключений в последнее время гипс треснул по всей длине и грозит рассыпаться в пыль. Всхлипываю, заметив, как от нарисованной Филом птицы остались одни воспоминания. Делаю резкий вдох через нос и немного успокаиваюсь.

— Видишь, что ты наделала. — Он тоже смотрит на мои конечности и хмурится. — Нельзя быть такой неуступчивой.

— Ты совсем свихнулся. — Мой голос прерывается, он тих и слаб, но Кир, точно знаю, все услышал — слишком близко мы стоим. Наши тела почти соприкасаются, а его холодные ладони крепко держат меня в своём плену. — Мой брат этого так не оставит! Он найдет меня.

— Тоже мне, нашла защитника. — Его ухмылка становится шире. — Пойми ты уже, наконец, что всем плевать на тебя. В этой жизни каждый думает о себе, а другие ему нужны постольку поскольку. Смирись уже, что я — твоя судьба, твоя новая жизнь, твой крест. Я сумею сделать тебя счастливой, только ты этого пока не понимаешь. Дам тебе такую свободу, о которой ты и мечтать не смела. Поэтому прекращай дергаться и помни, что от судьбы не уйдешь. Во всяком случае, ещё никому не удавалось.