Ветер нашей свободы
Шрифт:
— Куда это ты свои ручонки тянешь? — Страх, мощной удушливой волной, поднимается вверх по горлу, перекрывает дыхание. — Думала, что она просто так здесь находится, наивная ты идиотка? Господи, каждая, ты слышишь, каждая попадается на эту уловку! Какие же вы все одинаково предсказуемые идиотки. Хоть бы одна удивила и не стала хвататься за лопату.
Кир подходит медленно, крадучись. С каждым исчезнувшим сантиметром между нами все лучше понимаю, что из этого дома не выбраться, не спастись. Он убьёт меня, перед этим натешившись вдоволь. Темно — серые глаза полыхают безумием и жаждой. Зажмуриваюсь до рези в глазах
— Не бойся. — Высокий голос обманчиво вкрадчив и ложно добр. — Я не сделаю тебе ничего плохого.
— Не верю, — выдавливаю из себя, но слова идут также тяжело, как и сок из камня.
— Твое право, каждый верит в то, что сам выбирает.
Он уже совсем близко. Шепчет на ухо, проводит пальцами по щеке, поглаживает, но его прикосновения как холодные змеи — ничего, кроме ужаса не вызывают. В итоге не выдерживаю и с размаха бью Кира по лицу. Вернее, я надеюсь, что попала туда, куда целилась. Он шипит — наверное, больно сделать все — таки удалось. Это придает сил и вселяет уверенность: изворачиваюсь и снова бью его, уже обеими руками, несмотря на жгучую боль в плече.
— Уймись, идиотка, — орет, пытаясь ухватить меня за руки, но я словно обезумела. Подключаю и ноги, в итоге треснувший ранее гипс раскалывается на части. Наплевать. — Хватит!
В итоге ему удаётся меня ухватить — слишком слаба, чтобы долго сопротивляться. Но я, во всяком случае, боролась.
Вдруг раздается сигнал телефона, и Кир, чертыхнувшись, не выпуская меня из хватки, достаёт из кармана мобильный.
— Все сделано? — Я, уже не сопротивляясь, просто сижу, задыхаясь в его объятиях, хочу крикнуть, позвать на помощь, но слова не выходят наружу, застревают в горле. — Отлично. Давай сюда — нужна будет помощь. Да, как всегда. Да, в этот раз все будет быстрее обычного. Жду.
Трубка летит на пол, а Кир хватает меня за волосы и стаскивает с кресла. Голова разрывается от боли — кажется, я даже слышу треск отрывающегося скальпа. Он тащит меня волоком и смеётся.
— Сейчас нам будет весело, сейчас мы поиграем. — От этих слов кровь стынет в жилах. — Ты любишь играть? Я очень.
Пока тащит меня, несколько раз ударяюсь о стены — он словно специально издевается, стремясь сделать как можно больнее. Кости болят — во мне, наверное, не осталось ни одной целой и когда весь этот Ад прекратится неизвестно.
— Пришли. — По тону чувствую, что он в восторге от самого себя. — Поднимайся. Или не можешь?
— Ты издеваешься? — хриплю, трогая рукой кожу головы, и чуть не кричу от ужаса, когда ощущаю под волосами что — то липкое и теплое. Кровь. Этот урод вырвал мне часть волос. — Зачем ты все это делаешь?
— Потому что могу.
Этот простой ответ, сказанный таким спокойным тоном, ужасает, потому что это правда — он может сделать со мной все, что захочет. Я вся в его власти, но лучше бы было умереть, чем терпеть все это.
Он снова подходит и присаживается рядом.
— Сейчас мы проведем вместе самые увлекательные и прекрасные часы твоей жизни. Ты познаешь, что такое истинная боль и это, поверь мне, будет самым лучшим, что ты испытывала. Я научу тебя любить, быть покорной. Наконец ты уяснишь, что такое настоящий мужчина, а не твой мерзкий неудачник. У вас с ним был секс? Не отвечай и так все знаю, но то,
Закрываю глаза, пытаясь абстрагироваться от его мерзких слов, не думать о том, что ждет меня впереди. Хоть бы смерть пришла ко мне раньше, чем этот умалишенный сделает со мной все то, о чем мечтает. Уже не верю, что меня кто — то сможет найти, так хотя бы не мучиться сильно. Я не боюсь боли, я боюсь чужого безумия.
Лежу, зажмурившись, и просто считаю. До ста, двухсот, тысячи — неважно, главное, ничего не чувствовать. Погружаюсь во тьму, лишенную звуков, запахов и ощущений.
Но вдруг какое — то слабое жужжание врывается в спасительную тишину бессознательного. Не сразу понимаю, что это, но когда до меня доходит — чуть не кричу от радости. Этот звук настолько близкий и родной, что сердце пропускает несколько ударов и на несколько бесконечных секунд замирает, разрастаясь до небывалых размеров, наполнившись надеждой.
Может быть, это только бесполезные мечты, шутки подсознания, но с каждым мгновением все больше уверена, что слышу подъезжающий мотоцикл.
42. Я люблю тебя
К месту назначения мчались изо всех сил, нарушая все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения, — словно сошли с ума. Если хорошенько подумать, то столько проклятий и матов в свой адрес мы не получали, наверное, никогда, но кого это волнует?
Матильду посадил себе за спину — хотел быть уверен, что она никуда не денется, хотя ее близость, тонкие руки, истерично вцепившиеся в мою куртку — все это раздражало до крайности, но и это готов был терпеть ради своей цели. Да и в качестве навигатора девушка бесценна, потому что в этой глуши сам чёрт потеряется. Не знаю, чем занималась бабка Кира, живя здесь, но быть в центре внимания она явно не стремилась.
— Почти приехали. — Матильда нетерпеливо ёрзает сзади, пытается перекричать рёв трёх мощных моторов. — Вон там, видишь? Халупа деревянная. Туда нам и нужно.
И я действительно замечаю старый дом, почти такой же зловещий, как и тот, что совсем недавно взлетел на воздух. От мысли, в каких отвратительных условиях Кир держит мою Птичку, сводит челюсть и темнеет в глазах. Не знаю, смогу ли остановиться и не убить его? Нужен ли мне такой грех на душу? Но сейчас, на подъезде к развалюхе, могу убеждать себя в чем угодно, но в глубине души убежден: стоит увидеть хоть одну крошечную ранку на ее теле, потеряю над собой контроль. И тут уже вряд ли кто — то сможет со мной справиться.
— Фил, нельзя вплотную к дому парковаться. — Девушка теребит меня за плечо, привлекая внимание. — А то Кир может что — то раньше времени заподозрить. Он страшный человек, ты даже не представляешь насколько.
— Смотрю, он тебе не очень нравится. — Торможу возле лысого чахлого дерева. Я не хочу вести с Матильдой долгие беседы. Во всяком случае, не после того, что она со своим дружком сделали с Арчи.
— Шутишь? — Ее голубые глаза больше пятирублевой монеты. — Он же маньяк! Конечно, он мне не нравится! Я же нормальная девушка.