Ветер перемен
Шрифт:
– Не, побегу я. Поздно уже, – отнекивается Дед.
– Ему еще Артузову отписываться, – оправдываю его отказ. – Такое дело на завтра вряд ли можно отложить, так?
– Все верно. Без бумажек у нас никуда, – машет рукой Дед.
Провожаю его до двери и крепко жму руку:
– Выручили вы нас!
Тот в ответ только хмыкнул и пожал плечами, а затем пробормотал:
– Это сколько же грязи разгрести придется… Видно сразу, что дело тухлятиной попахивает.
– Еще как! – соглашаюсь с ним. – И не попахивает, а воняет за версту! Ну товарищу Артузову привет и благодарность! –
Вернувшись в комнату, устраиваюсь рядом с Лидой, аккуратно обняв ее так, чтобы не потревожить больное плечо.
– Кажется, пронесло! – вырывается у меня.
– Сколько раз? – невесело шутит девушка.
Ничего не отвечая на эту подначку, склоняю голову к ее голове и просто сижу, ощущая тепло ее тела рядом и оглядывая комнату, как будто впервые. Высоченное окно, от потолка почти до самого пола. Под окном виднеются дверцы шкафчика – «холодильника». С противоположной стороны от окна – две колонны, между которыми висят портьеры, отделяющие альков с кроватью. Стены украшены аналогичными колоннами, точнее, пилястрами. Участки стен между пилястрами вмещают прямоугольные рамки из простого багета, а пространство внутри рамок затянуто обоями. По плинтусу проложен сверхнадежный электрический кабель в свинцовой оболочке.
Все это мне хорошо знакомо. Я ведь и сам некогда прожил в этом доме несколько лет своей жизни. А теперь… Теперь можно просто сидеть и наслаждаться близостью девушки, которую обнимает твоя рука. И ничего, кажется, больше и не нужно на этом свете.
Ничего? Просто сидеть и наслаждаться? Там, за окном, Москва, в которой не у каждого есть хотя бы своя комната в коммуналке. А дальше раскинулась Советская Россия, где электрический свет – большая редкость, доступная лишь в городах, да и то не всем. «Просто сидеть»… Нет, совесть не позволит. Да и не дадут уже.
Но, друг мой ситный, много ли ты добьешься путем бюрократического обстрела разного начальства своими записочками? Нет, как один из путей и этот может при случае принести плоды. Однако тебе явно не хватает соратников или хотя бы просто друзей, которым ты бы мог доверить свои замыслы – пусть не все, пусть лишь некоторые, – и которые могли бы подхватить твои начинания, сделав их и своими тоже. Пока разве что один Лазарь Шацкин стал в какой-то мере таким другом. Ведь даже с Лидой ты своими задумками не делишься и до участия в своих делах не допускаешь. А казалось бы, ближе нет у тебя человека в этом мире. Бережешь? Любимых так не берегут. Если уж вместе, то до конца.
Эти мысли, придя в голову, так и не желали отпускать меня. И все же до чего не хочется вовлекать девушку в этот круговорот. А с другой стороны, ведь уже вовлек. И это не первая стычка, в которой ей пришлось принять самое активное участие. Так что, может быть, все же стоит раскрыть перед ней карты, чтобы она могла идти рядом не с завязанными глазами?
Тем не менее в тот вечер я так и не решился на откровенный разговор.
Глава 17
Дела сердечные… и не только
Мои слова насчет рапортов оказались пророческими. Хотя к себе я их всерьез не относил, оказалось – напрасно. Сам Менжинский позвонил мне на работу и настоятельно попросил возможно скорее явиться для дачи свидетельских показаний. Очень настоятельно. Невыгодно затягивать это дело, да и портить отношения с Вячеславом Рудольфовичем ни к чему – все-таки зам Дзержинского и начальник Секретно-оперативного управления ОГПУ. Так что приходится срываться с работы и пройтись пешочком до Лубянки. Найдя по номеру комнаты, указанному в пропуске, кабинет следователя ОГПУ, лаконично изложил ему подробности вчерашнего инцидента. В конце не забыл присовокупить, что претензий не имею, и, расписавшись в протоколе, получил подписанный пропуск на выход.
Сразу после работы кинулся на квартиру Лагутиных. Дверь открыл отец Лиды, имевший весьма озабоченный вид. После обмена приветствиями, повесив на вешалку пальто и сменив ботинки на домашние тапочки (процедура совершенно необходимая, ибо сегодня, в последний день марта, улицы Москвы во многих местах были покрыты снежно-грязевой кашей), прохожу в комнаты и первым делом натыкаюсь на вопрос Михаила Евграфовича:
– Во что это вы втянули мою дочь, а, молодой человек? – Он не скрывает раздражения и недовольства.
– Ни во что я ее не втягивал, – пожимаю плечами. – У чекистов случилась самая обыкновенная путаница. Они в ней в конце концов разобрались, но примерно на четверть часа позже, чем следовало. Отсюда и все приключившиеся с нами неприятности.
– «С нами»… – недовольно пробурчал тезка Салтыкова-Щедрина. – Вы-то вон целехоньки, а у Лидочки плечо вывернуто!
– Слушай, папа, вот в этом Виктор Валентинович уж точно не виноват! – оборвала его дочка, лежавшая на диване, укрывшись до пояса пледом.
В доме было довольно хорошо натоплено, и потому на ней был легкий халатик. На правое плечо он был лишь небрежно наброшен, поскольку рука покоилась в повязке. 4-й дом Моссовета имел централизованное водяное отопление, и хотя, как и все, страдал от недостатка топлива, но при нулевой температуре на улице все же удавалось поддерживать достаточный уровень тепла в комнатах.
– Не втянул бы он тебя в свои дела… – продолжил было отец, но отклик Лиды был еще более резким:
– В какие дела? В какие дела? Нет никаких таких дел! И вообще, я сама виновата. Не стала бы, не раздумывая, палить из пистолета, как в восемнадцатом году, не пострадало бы и мое плечо!
– В конце концов, вы уже взрослые люди, так что разбирайтесь сами! – с досадой махнул рукой Михаил Евграфович и удалился в свой кабинет.
Подойдя к дивану и присев на него у Лиды в ногах, я обратил внимание на книжку, которую она читала:
– Чем ты так заинтересовалась?
– Купила в пятницу – и до сих пор не было случая прочитать, – отозвалась она и без всякого перехода добавила задумчиво: – Неужели так бывает?
– Как?
– Так, как тут написано. – И девушка протянула мне небольшой томик в обложке из дешевой рыхлой бумаги. Сразу видно – недавнее издание. Да, так и есть: год издания – двадцать пятый. Глянув на титул, вижу название: «Письма Гюстава Бринкмайера к неизвестной. 1759–1787». Ну-ка, что там показалось Лиде столь необычным? Бросаю взгляд на страницы, на которых была открыта книга: