Ветер перемен
Шрифт:
– Скажи, Феликс Эдмундович… – Сталин смерил собеседника довольно тяжелым взглядом исподлобья. – Почему ты ставишь под сомнение виды на урожай нынешнего года? И Наркомзем, и Госплан рассчитывают на хорошие сборы.
– Да не спорю я ни с Наркомземом, ни с Госпланом, – примирительно ответил Дзержинский. – Виды на урожай и в самом деле неплохи. Но ведь погоду не угадаешь. А ну как засуха или в самую уборочную дожди зарядят? И все наши расчеты полетят. Потому и предлагаю – не делать в контрольных цифрах на двадцать пятый – двадцать шестой хозяйственный год расчета на самый лучший урожай,
– Хм, – усмехнулся Сталин, – Старик, конечно, был прав, и в бюрократические утопии впадать нам не надо. Да, если с погодой не повезет, можно в самом деле поставить наши планы под удар. Надо будет на Совнаркоме кое-кому умерить аппетиты.
– Тут еще какое дело, Иосиф Виссарионович… – Дзержинский никогда не фамильярничал со Сталиным и не называл его подпольной кличкой. – Опасаюсь, что и с хлебозаготовками может быть не все гладко.
– Это еще почему? – недоверчиво отреагировал председатель СНК СССР.
– Даже если урожай будет хорош, зажиточные крестьяне не станут торопиться сдавать хлеб, стараясь придержать его в надежде на повышение цен. Ведь весьма значительная часть товарного хлеба – у них. Да ведь и дать-то нам на вырученные за хлеб деньги особо нечего – товарный голод до конца не изжит. А заготовители наши нахватают кредитов из госкассы и начнут перебивать хлеб друг у друга, щедрой рукой рассыпая червонцы да без оглядки задирая цены…
– Хорошо, понял, – прервал его Сталин. – Что ты предлагаешь?
Председатель ВСНХ принялся спокойно перечислять:
– Первое – строго лимитировать кредиты на закупку хлеба. Второе – создать в центре комиссию и тройки на местах по образцу тех, что ты создавал для распределения семенных ссуд в прошлом году. Только в эти включить представителей Наркомфина, Наркомвнуторга и Центросоюза для согласования заготовительных цен и выделения заготовителям определенных районов. Третье – заранее забронировать товарные фонды для самых активных сдатчиков и объявить, что продажа ходовых товаров крестьянского спроса из этих фондов будет производиться только осенью. Хочешь получить товар – сдавай зерно как можно раньше.
– Что же, все это можно провести через Совнарком и без утверждения в СТО, у Каменева, – заметил Сталин, а Феликс Эдмундович понимающе кивнул. – Тут даже Сокольников артачиться не будет, если мы денежки не выпрашиваем, а, напротив, придерживаем. Вот товарные фонды наскрести будет тяжело!
– Да хоть что-то наскребем – и то хлеб! – невольно скаламбурил Дзержинский, вызвав с некоторым запозданием улыбку у председателя Совнаркома. Но он тут же посерьезнел, опять вперившись в собеседника тяжелым взглядом:
– Не пойму я тебя – ты что, как кисейная барышня, нос от продажи водки воротишь? Нам не до сантиментов – нужно бюджет наполнять. Сам же капитальные вложения требуешь увеличить! А где мы тебе денег напасемся?
– Ты пойми, – Феликс Эдмундович начал волноваться, – тут не в сантиментах дело. Не уверен я, что пьяный бюджет нам к выгоде будет. Даже если чисто по деньгам считать, то за продажей водки пойдут прогулы, падение производительности, рост
– Что же ты думаешь, мы народ споить хотим? – недовольно буркнул Сталин. – Ладно, с разгульным пьянством и в самом деле надо что-то делать. Подумаем, прикинем… И с самогонщиками ужесточим борьбу – они ведь не только продукты на сивуху переводят, они еще и бюджет нам подрывать будут. Так, с этим разберемся. – И лидер партийного большинства резко перевел беседу на более важную тему: – Теперь по основному содержанию твоих тезисов. С чего ты так напираешь на производственные кооперативы крестьян – ТОЗы там всякие, артели, коммуны? Вон Николай Иванович убеждает нас, что главное – обеспечить кооперацию в обращении, а через это втянуть крестьянский оборот под контроль государственного хозяйства.
– Бухарин дело говорит: если наладить охват кооперацией сбыта и снабжения крестьянских хозяйств, то это даст нам хорошие рычаги контроля над крестьянским рынком. – И тут на лице Дзержинского появился столь знакомый прищур. – Он другого не видит. Без значительного подъема производства на селе нам индустриализацию не потянуть – ни новых рабочих накормить не сможем, ни заводов сырьем снабдить, ни ввоза машин из-за границы оплатить. А мелкий крестьянин такого роста производительности не потянет – вот и весь сказ. Тут еще и политический момент есть…
– Какой же? – немедленно среагировал Сталин.
– Очень похоже, Зиновьев нас недооценкой кулацкой опасности колоть собирается. Что же нам, военный коммунизм вспоминать и бросать лозунг раскулачивания? Тут я с Бухариным сойдусь – ничего хорошего от этого мы не получим. А коли крестьянин в коллектив пойдет, кулаку деваться некуда. Кого он тогда обдирать будет, ежели односельчане свое хозяйство обобществили и теперь на нас, а не на него работают? Зажиточный крестьянин и в коллективе неплохо заработать сможет, коли работать с прилежанием да кулацкие замашки свои бросить. Ну а кто бросить не захочет, с теми мы тоже знаем, как говорить!
– Так, – Сталин как-то весь подобрался, – эти тезисы мы ни на Совнаркоме, ни на Политбюро обсуждать не будем. Кое-что я в рабочем порядке доведу – насчет хлебозаготовок и прочего. А остальное… Готовь там у себя конкретную, развернутую программу социалистического преобразования села. И этой программой мы Гришкины вопли о кулацкой опасности заткнем!
– Так уже готовим, – довольно улыбнулся Дзержинский. – Мне тут ряд специалистов посоветовали запрячь (я и посоветовал – Чаянова, Макарова, Кондратьева, Челинцева…). От них, конечно, эсеровско-народническим душком за версту разит…