Ветер перемен
Шрифт:
— А зачем это похищение вообще потребовалось? В чем суть?
— Так на поверхности все. Если бы тебя увели, кто бы пострадал?
— Башкиры, полагаю.
— Я тоже так думаю. На них бы подумали. И отец бы твой послал сюда полки, который каленым железом бы стали дела делать. Скорее всего башкирам пришлось бы бежать от них. Просто чтобы выжить.
— И кому это выгодно?
— А кому их земли надобны? — улыбнулся Строганов. — Разве не тем, что у них гостит из числа беглых, да лихих людишек, скрывающихся в тех краях от
— Как интересно вы тут живете.
— И не говори.
— А меня бы просто держали где-то?
— Кто знает? Но без выкупа точно не отпустили бы. В степи таких как ты любят. Одного украдешь, а денег, как за хороший набег отсыплют.
— А башкиры этим шалунам разве простят подобную выходку?
— Нет, конечно, — улыбнулся Строганов. — Ты ведь обратил внимание на то, когда произошло первое восстание? Сразу после реформы Никона, когда раскол пошел. Через шесть лет. Думаешь совпадение?
— Они разве взаимосвязаны?
— Разумеется. Ты, я слышал, обвинил башкир в том, что они брали деньги от иноземцев за ради восстаний. Может и так. Да только кроме иноземцев и свои имеются. Они виновны. Да. И ты этим обвинением не переложил с больной головы на здоровую. Но только ошибся в причине, в источнике этого волнения.
— Ты так уверенно о том говоришь.
— Так первое восстание мой отец деньгами поддерживал. И не только он.
Алексей поиграл желваками, но промолчал.
Строганов внимательно смотрел на царевича и ловил его реакцию.
— Как ты понимаешь, — после затянувшейся паузы произнес Григорий Дмитриевич, — я кое-что знаю о событиях тех лет. Алексей Михайлович, а потом и его сын Федор Алексеевич, продолжавший поддержку дел Никона, вызывали у многих дикое раздражение.
— Дядю Федора убили?
— Я не знаю. Интересы моей семьи были далеко от той истории. Но до меня доходили слухи, что ему помогли. Там много и не требовалось. Здоровьем-то он был слаб.
— А Софья?
— Она всех обманула. Всем все обещала, да только как власть взяла о том позабыла. Словно корова языком слизнула. — Строганов усмехнулся.
— А если бы не обманула?
— То вряд ли бы отец твой царем стал. Опять же — по слухам. Мы от этого были далеки.
— А к чему вы были близко?
— К делам заводским да торговлишке. Отец мой, конечно, раскольникам сочувствовал. Денег давал. Много. А я в этих делах не участвую, тем более что большая часть раскольников примирилась. Но кое-что знаю.
— Значит это они?
— Они. И будь уверен — башкиры о том тоже ведают. Оттого тебе и не говорили. Это их внутренние дела и договоренности. Исполнителей то, они, разумеется, тоже знали. Только толку от их захвата никакого. А вот наказать тех, кто стоял за заказом — да. Накажут. Всех, кого приютили, из раскольников, что примирившихся, что упорствующих, выгонят. Им такие проказы ни к чему. Все слишком далеко зашло.
— И куда же их погонят?
— Да на все четыре стороны. Куда убегут, туда и погонят. Но скорее всего на Кубань.
— А отчего не в Сибирь?
— Можно и в Сибирь. Да только под конец лета туда ехать дурная примета. На Кубани сытнее. Потом же, на будущий год, может и в Сибирь поедут. Но тут я гадать не берусь. Люди разные. Да и какие там с кем договоренности для меня не вполне ясно.
— Все же не обойтись мне без егерей… — покачал головой царевич.
Чем дальше, тем сильнее Алексея напрягала степь и ее нравы.
В Тулу там, во Владимир или в Тверь он ездил ныне спокойно. Тихо все было. Лейб-кирасиры обеспечивали периметр, но больше демонстративно. Вся округа прекрасно знала — шалить не стоит. А тут — словно Дикий запад из каких-то откровенно диких и карикатурных вестернов.
Алексей предполагал, что в здешних краях шалит разбойный люд. Набеги иногда степняки с юга совершают. Но не вот так, а обычным образом. И те же башкиры им открыто противостоят. Однако, чтобы такое… хлеще бардак был в эти годы, наверное, только на Северном Кавказе, где в каждом ауле чуть ли не отдельный народ жил. Со всеми из этого вытекающими последствиями
Царевич нервно повел подбородком.
Как Мюллер в исполнении Броневого из известного фильма.
Формально в здешних краях была Россия. Но фактически…
Строганов что-то понял по этой гамме эмоций, пробежавшей легкой рябью на лице царевича. И побледнел. Видимо выводы он умел делать быстро. Это Петр Алексеевич многие дела делал в порыве страсти. На эмоциях. Сынок же его славился любовью готовить холодные блюда. Тщательно и неспешно нашинкованные…
* * *
— Я слышал в Москву недавно прибыл корабль из твоей страны, — произнес Петр у постоянного персидского посла после того, как они обменялись формальными приветствиями на этой камерной встрече.
— Из-за него я и пришел к тебе. На нем мне доставили эти два свитка. — сказал он и положил их на стол. — Они на арабском. Для тебя Петр Алексеевич.
— Для меня? И что там? Я арабского не разумею.
— Вот тут, — коснулся посол самого пышно украшенного, — послание халифа, известного тебе как султан османов. Он пишет о Большом исламе. То есть, о том, что к исламу относится не только лишь учение нашего Пророка, но и вещи ему предшествующие. Да, пусть они с нашей точки зрения не полные, а местами и ошибочные. Но Всевышний посылая пророка за пророком правил эту неполноту раз за разом. То есть, стремился к установлению ислама. Отчего все его предыдущие формы, как бы не назывались, суть исламом. Просто архаичный.