Ветер перемен
Шрифт:
Стрельба прекратилась также внезапно, как и началась.
Несколько окриков.
И все — как обрезало.
Стало тихо. И даже сторонние наблюдатели приметили водяное колесо, которое прекратило молотить по воде. А лейб-кирасиры начали спускать шлюпки, очевидно для досмотра дрейфующих лодок и поиска пленных для «разговора по душам»…
[1] Казахское ханство как термин был придуман во второй трети XX века. В XVII веке русские называли это государство Казачья орда, а персы Казакстан. Кроме того, это государство называлось Улусом Джучи и Токмак, ну и иными вариантами.
Глава 8
1709 год, сентябрь, 10. Москва — Астрахань — Версаль
Евдокия после двух родов и суеты, связанной с детьми, потихоньку возвращалась к своим обязанностям. То есть, к театру, издательству и кафе. Ну как возвращалась? Строго говоря, она их и не бросала. Просто в какой-то момент, будучи слишком занята малыми детьми, слишком сильно доверялась всякого рода управляющим. Теперь же у нее появилось и время, и желание посмотреть самой что там к чему. И царица ужаснулась…
За какие-то несколько лет молодая и шаткая система успела прогнить насквозь. Разве что с кафе дела шли относительно неплохо. Да и то — лишь потому, что в него регулярно заглядывал царевич. А его местные дельцы боялись как огня и старались не рисковать попусту.
Театр же Алексей Петрович не посещал. Несмотря на то, что именно он стоял за его созданием, дав импульс к развитию, он его не интересовал вообще. Скучно. Да и не мог он верить актерам, зная загодя, что они врут, то есть, играют. Вот такой вот вывих сознания, вызванный трудным жизненным путем.
А издательское дело?..
Ну, оно развивалось. Ни шатко, ни валко. И мал-мало как-то решало поставленные перед ним задачи. Но сам Алексей практически тут дел не вел напрямую. Те же учебники издавались под эгидой церкви. То есть, все вопросы решал патриарх. Царевич лишь приглядывал за тем, чтобы учебники тот печатал правильные. И во внутреннюю кухню не лез. У него хватало чем заняться…
К театру Евдокия Федоровна пока даже не подступалась. Сунула нос в приоткрытую дверь. Ошалела. И захлопнула ее.
Потом. Это потом.
Тем более, что несмотря на гадючник, в который там все превратилось, он пока вроде бы недурно функционировал. Считаясь если не лучшим в Европе, то входящим в тройку лидеров.
А вот издательство… оно требовало немедленно вмешательства.
Почему? Поводов хватало. Например, за эти несколько лет коррупция в газетах достигла практически абсолютного значения. Какие-то материалы принимали бесплатно только от царской семьи или по ее представлению. Да и то — условно-бесплатно, так как указанные люди были работодателями и платили оклад. С остальных же драли деньги.
Много денег.
Местами устраивая аукционы.
Новости размещали также. Только те, за которые платили. А порой за отдельные платили напротив, чтобы о них не писали. И все задуманные Алексеем газеты превратились в какой-то низкопробный мусор, начав стремительно терять
И это — только один аспект.
А воровство? А кумовство? А прочие прелести?
Когда Евдокия Федоровна прочитала отчет, сделанный Ариной, у нее волосы встали дыбом. Ну, встали бы, если бы головной убор не помешал. Причем отчет был совсем не голословный. Кроме общей сводки в нескольких папках имелись материалы по каждому тезису. Оказывается, Миледи присматривала за издательством с самого его начала по приказу Алексея. Он о том позабыл, ибо не требовалось. А она не проявляла излишней активности. Так, шевелилась «для галочки»., но там все ТАК обнаглели, что и этих усилий хватало…
Евдокия Федоровна вошла в издательство в разгар рабочего дня.
Ее сопровождал Герасим и пара десятков лейб-кирасиров с резиновыми дубинками. Если быть точными резинометаллическими, так-как внутри каждой находилась стальная спиралька, залитая мягкой резиной.
Заметили их сразу.
Практически мгновенно.
Побледнели и заткнулись. Ибо это все не сулило ничего хорошего. Появление же Герасима вообще в Москве считали дурной приметой. Болтать он по известным причинам не любил. Танцы не уважал. Алкоголь пил крайне умеренно. И вообще — большую часть своей жизни самоотверженно посвящал службе. Буквально жил ей. Остальное же время, несмотря на свою любовь к Арине, был примерным семьянином. В связи с чем, его появление в каком-то доме почти всегда было по делам. А дела у него были такие себе… не слишком гуманные.
Вот и сейчас — все всё прекрасно поняли.
Мгновенно.
Где-то на уровне пятой точки, оценив обстановку. Даже быстрее, чем сознание успело сформулировать все во внятные мысли.
— Всем лежать! — рявкнул один из лейб-кирасир, повинуясь жесту командира, и пошла жара…
Уже через полчаса сотрудники полиции, которые ждали вызова у здания, начали паковать задержанных и наспех допрошенных. С собственноручно подписанными показаниями. На иногда помятой или еще более некондиционной бумаге. Прямо как в той песне пелось: «подписывать проще, вслепую, наощупь». Понятно, что до такого не доходило. Но сильно легче от этого задержанным не становилось…
Евдокия Федоровна откровенно бесновалась!
Да чего уж там? Она была практически в бешенстве!
Две трети издательства оказались арестованы и взяты под стражу. Пятеро при этом в бессознательном состоянии вывозились. Сразу к лекарям.
Остальных царица начала терзать, собрав совещание. Простое и крайне сложное одновременно. Потому как на нем был поднят вопрос: как жить дальше? Две трети сотрудников — это очень много. И никто за них работу не выполнит.
А сроки горят. И многое требовалось сделать уже вчера. Ведь издательство выпускало кроме «Ведомостей» и «Царского комсомольца» еще пять газет и дюжина журналов. За каждым был закреплен свой редактор, группа журналистов и внештатных консультантов, а также корректоров, граверов и прочих. Простые рядовые исполнители в основном не пострадали. А вот тех, кто все это дело двигал да шевелил увезли в тюрьму.
Новую.
Построенную недалеко от Таганской площади в ходе реконструкции столицы.