Ветер с Итиля
Шрифт:
Рядом на битюге сидел Алатор – заставлял жеребца кружить на месте, прямо палка для добывания огня, а не боевой скакун. Битюг недовольно всхрапывал, скалил зубы и выпучивался на низкорослых мохнатых лошадок, понуро стоящих окрест. И чего вертится Алатор? Ежели всем скопом накинутся хазары, нипочем не выстоять.
«Полянку» окружало штук десять всадников. Хазары сверкали черными глазищами в прорезях опущенных личин, молча чего-то ждали.
«Странные ребята, – подумал Степан. – Я бы на их месте не медлил. Или медлил?»
Алатор словно прочитал его мысли. Остановил коня против хромого мерина, с ненавистью прошипел:
– Ишь, выжидают, тати!
С деланным равнодушием
– О-по-саются…
«Похоже, я в их глазах что-то вроде тяжелого танка для пехоты времен Первой мировой. С какого боку подойти к этому чуду? – Степан откинул налипшую на лоб прядь. – А в танке что главное? Правильно, могучая несуетливость и наглая самоуверенность. Пушечкой легонечко водит да ползет себе потихонечку, а кто не спрятался, тот пусть извиняет. Потому – у кого масса, тот и прав. – Белбородко припечатал взглядом какого-то хазарина, лошадка под воякой заволновалась. – А ежели на танке был бы репродуктор и сулил всякие беды голосом Кашпировского? Это, может, и не вызвало бы паники, все же один танк на все неприятельское войско… но наступление бы приостановило, это уж точно».
– Слышь, кровник, – поинтересовался Степан, – а все копченые по-нашему разумеют или только тот, который кожу с меня хотел стянуть, выучился?
Алатор удивленно обернулся на Степана, не забывая прикрывать бок похожим на тополиный лист щитом. Пробасил:
– Ну ты, паря, и правда с неба свалился! Как же им не разуметь, когда, почитай, вся Хузария с земель наших кормится. И торгуют, и обирают. Щас-то полегче, а раньше вообще спасу не было. А тебе на что?
Степан не пустился в объяснения – время дорого. Он еще раз прикинул, стоит ли рисковать. Вроде все логично. Такие же люди, как в его родной эпохе. Кроме того, люди, сбитые в массу, кроме того, находящиеся в состоянии измененного сознания, потому что любая драка крышу сшибает. Идеальный материал для гипноза. «Гипнотизеру что нужно? – подумал Степан. – Морда кирпичом, голос потолще да репутация незаурядной личности, которой подвластно то, о чем простые смертные и помыслить не смеют. То бишь харизма. Их есть у меня. Ну, приступим, помолясь, все равно других вариантов не имеется».
Степан вперился взглядом еще в одного хазарина, и тот заерзал в седле. Белбородко поднял правую руку, ту, в которой палица, и размашисто перекрестил аудиторию, нараспев читая: «Отче наш, иже еси на небеси…» Окровавленная дубина нехорошо болталась на кожаной петле, отдаленно напоминая кадило. Хазары смысла святой молитвы не уразумели, с тем же успехом можно было бы продекламировать «Над седой равниной моря…», однако «перформанс» привлек внимание и вызвал недоумение. Именно это и надо было Степану.
– Слышу глас Божий! Истинно реку вам, нечестивцы, налетит земля на небесную ось! Ни один не спасется. Все в геенне огненной гореть будете! Пожрет вас небесный пламень, дети шакала, внуки осла!
Наверняка такие понятия, как геенна и небесная ось, были басурманам незнакомы, но в этом деле важна не логика, а звучание. Звучание же было подходящим.
– Сожжет молния небесная кишки ваши, – пророкотал Степан. – Мо-ж-жно грыж-жей занедужить, нежить нажить… Гори, рана, боли. С кровью, с гноем порази тела нечестивцев, через семь гробов белокаменных, через восемь черепов песьих. – Степан перевел дух, потому что проговорил все это быстро, набрал побольше воздуха и выпалил: – Войди, червь поганый, в нечестивцев, сведи их в могилу, не иди в яблоко, не иди в землю, не иди в коровье дерьмо, источи их кости, высоси мозг… Слово мое крепко и неразрывно, ныне, присно и во веки веков. Аминь.
Хазары
Взоры всадников притухли, как бы обратясь внутрь. «Еще бы, – довольно подумал Степан, – такую ахинею не враз переваришь: и непонятно, и страшно… Пока выстроишь систему защит, пока вернешься к реальности – полжизни пройдет. НЛП, господа, и в восьмом веке НЛП. Работает-с. Немного подлить масла в огонь – и можно переходить ко второй части марлезонского балета, сиречь гипноза».
В качестве «масла» Степан избрал подходящий к ситуации заговор от пули и сабли, каковой приводил Владимир Даль в эссе «Знахарство и заговоры», немного его сократив.
– Встану я рано утренней зарей, умоюсь холодной росой, утрусь сырой землей, завалюсь за каменной стеной, могучей. Ты, стена могучая, бей врагов – супостатов, дюжих татар, злых татарчонков, ярых турчанинов, шведов мокрых, французов теплых; а я был бы из-за тебя цел, невредим; лягу я поздно, вечерней зарей, на сырой росе, в стане ратном; а в стану ратном есть могучи богатыри княжьей породы из дальних стран, со ратной русской земли. Вы, богатыри могучи, перебейте супостатов, полоните все заморские земли: а я был бы из-за вас цел, невредим. Иду я во кровавую рать, бью врагов и супостатов: а был бы я цел, невредим. Вы, раны тяжелые, не болите, вы, удары бойцовые, меня не губите, вы, пищали, меня не десятерите: а был бы я цел, невредим… Слово мое крепко.
Произнося заговор, Белбородко не забывал размашисто креститься. Движения были плавными, неторопливыми, усыпляющими. Голос звучал мерно, нудно, гулко… Через некоторое время хазары принялись двигать правой рукой: кто мерно поглаживал конскую гриву, кто потирал рукоять меча, кто поправлял кольчужную бармицу… Вроде даже кони начали переминаться в такт повторяющимся крестным знамениям, но это, конечно, померещилось…
«Кажись, подстройка произошла, – подумал Степан. – Пора…»
Он вскинул обе руки и перешел на уверенный и безапелляционный тон.
– Ваши длани тяжелы, – забасил Степан, – как камни, как скалы, как рыбы. – «При чем тут рыбы? Ладно, не отвлекайся». – Длани тяжелы, о-очень тяжелы. Не поднять меч, не натянуть лук, не потянуть за повод… Спа-а-ать, как же хочется спать… Воздух зноен… Проходит теплой волной… Вам тепло… Тепло и хорошо. Нега разливается по телу… Веки тяжелеют, слипаются… – «А аудитория-то непуганая, – усмехнулся мысленно Степан, – не выработали, видать, еще иммунитета против зомбирования, телевидения у них нет, беда такая. Ишь, зевают…» – Руки теплые и тяжелые, тело тяжелое и теплое, ноги проросли в землю, пустили цепкие корни… – «Ага, прямо с седел?!» – Вам не сдвинуться с места, не пошевелиться… Веки слипаются… Вам хорошо, о-очень хорошо… Вы не можете больше бороться со сном… – И повторил трижды, переходя постепенно на шепот: – Спать… – Пауза в пять вдохов и выдохов. – Спать… – Еще десять вдохов-выдохов. – Спа-а-ать. – Последнее «ать» Степан произнес уже шепотом.
Хазары ссутулились в седлах, повесили головы. У некоторых поводья выпали из рук.
– Спят, кажись, – обернулся Степан к Алатору, – чего делать будем?
Ответом ему был храп.
– Ты слышишь только мой голос, – тихонечко, чтобы внял только Алатор, проговорил Степан, – сейчас я досчитаю до пяти, и ты проснешься. Один. Твои руки становятся легкими. Два. На лице появляется улыбка. – Алатор, причмокнув, добродушно осклабился. – Три. Ты чувствуешь себя сильным, очень сильным. Четыре. Сила наполняет каждую клетку твоего тела. Пять. Ты проснулся.