Ветер с Варяжского моря
Шрифт:
Возле устья Ладожки люди селились уже несколько веков, новые дома ставились на месте старых, обветшавших или сгоревших, и ни один двор, ни одна улочка не были похожи на другие. Кое-где попадались еще большие дома, в которых мог разместиться целый род, – как дом самого Милуты, уже целый век не тронутый пожарами. Где-то по улочке протянулись рядком, тесно прижавшись друг к другу, срубы в несколько шагов шириной, крытые соломой или дерном. Избы чередовались с полуземлянками, ко многим домикам пристроились свинарники или хлевы, сплетенные из ветвей и покрытые древесной корой. Кое-где улочки были замощены бревнышками, плахами, старыми корабельными досками, а где-то между порядками дворов тянулась кривая полоска утоптанной земли.
Торговая площадь располагалась перед воротами каменной Олеговой крепости, возле устья впадавшей в Волхов речки Ладожки. Сама крепость была невелика и охватывала совсем небольшое пространство, занятое по большей части дворами ладожской старой знати. Ее стены, сложенные прямо на земле из плоских кусков серо-белого известняка на высоту в два человеческих роста, точно следовали изгибам мыса, образованного слиянием Волхова и Ладожки.
Сегодня была пятница – день торга. Перед воротами детинца всюду стояли волокуши, ржали лошади, сновали люди. В общем гуле мешалась славянская, чудская, варяжская речь. То и дело кто-то окликал Милуту или Тормода, кланялся, приветствовал и расспрашивал о новостях. Отвечая на приветствия и расспросы, Милута озабоченно оглядывался. Мысли о лежащем дома чудском беглеце не давали ему сосредоточиться на собственных делах.
– Чуди-то здесь полным-полно! – приговаривал он, оглядываясь. – Да где же мы нашего-то утопленника родичей найдем?
В, самом деле, чудь не приходилось долго искать. То и дело в толпе встречались мужчины в кожаных штанах и в коротких плащах, накинутых на левое плечо и застегнутых большой бронзовой застежкой на боку под правой рукой, женщины в платье, состоявшем из двух несшитых полотнищ спереди и сзади. Они соединялись лямками через плечи, концы которых скалывались на груди двумя большими застежками, бронзовыми или серебряными. Между застежками звенела цепочка или ожерелье, а к ним были подвешены игольники, ножички, гребешки, обереги [58] – костяные или бронзовые фигурки зверей и птиц с подвесками, издававшими на ходу приятный звон. Головы женщин были покрыты платками, красивой застежкой приколотыми к волосам, девушки носили венчики из бересты или кожи.
58
Оберег – талисман, предмет, обладающий волшебным охраняющим действием.
– Как искать? А как все ищут – спрашивай, – просто посоветовал Осеня.
В самом людном месте на торгу расположился новгородский купец – невысокий рыжебородый мужичок с хитроватыми глазами. На поднятой крышке большого ларя он развесил десятки бус и ожерелий. Бусины стеклянные, хрустальные и сердоликовые, цветные и позолоченные, круглые, гранёные, продолговатые, ярко-желтые и густо-синие, красные с белыми разводами и, зеленые с фиолетовыми глазками блестели под лучами солнца, пестрыми и одноцветными ручейками свешивались на крепких нитях, свитых из конского волоса.
Даже Загляда, не обиженная отсутствием украшений, не могла спокойно пройти мимо. А женщины-чудинки целой стаей собрались вокруг новгородца с его товаром, разглядывали, выбирали, считали бусины, чтобы определить цену, торговались по-русски и по-чудски.
– Вон Колча-новгородец! Его и расспросите. – Осеня показал концом посоха на бойкого знакомца. – Возле него чуди вьется, как пчел в борти [59] , он должен знать.
– Велес-бог да будет тебе помочь, человече! – обратился Милута к новгородцу, пока Загляда разглядывала его товар, – Не знаешь ли такого чудина… вот, опять имя позабыл!
59
Борть – дупло с дикими пчелами.
– Тармо, – подсказала Загляда. – Тармо сын Кетту.
– Как не знать такого человека! – живо откликнулся новгородец. – Только ежели вы его по торговым делам ищете, то понапрасну, так-то!
– Почему же? – воскликнула Загляда, вскинув на него глаза. Она немного знала Колчу, которого в Ладоге, да и дома, в Новгороде, прозывали Сварыгой – за любовь ко всяческим сварам [60] , – и заранее ждала от него неприятных вестей.
– Не будет он торговать теперь. Не до того ему, так-то!
60
Свара – ссора, раздор
– С иными не знаю, а уж с нами торговать он будет! – уверенно ответил Милута. – Ты, человече, будь ласков, скажи, где его сыскать, а уж прочее – наша забота.
– В горести ныне Тармо, ни о чем речи не ведет.
– Что же за горесть? – спросил Милута.
– Сын у него пропал, так-то! – значительно сказал новгородец, делая вид, что очень сочувствует чудскому старейшине. – Люди говорят, что украли его варяги. Был у него давеча варяг, Гуннар Лось, а чудины его зовут Гуннар Хирви…
– А, Гуннар Элг! – воскликнул Тормод. – Такого человека я знаю. Но я слышал о нем мало хорошего.
– Вот видишь, батюшка! – одновременно воскликнула Загляда. – И он сам тоже говорил!
– Да где же нам самого Тармо сыскать? – в десятый, кажется, раз спросил Милута;
– Да в Княщину он пошел с родичами, к воеводе варяжскому, – обидевшись, что прервали его рассказ, сварливо бросил новгородец. – Там его и ищите, коли что.
– В Княщину нам недосуг… – Милута покачал головой. – А нет ли кого из его родичей здесь на торгу?
– Мало ли у него родичей, за всеми не усмотришь, – буркнул новгородец.
Видя, что от неприветливого собеседника больше ничего не добиться, Милута и Загляда отошли от него.
– Не крикнуть ли: кто в родстве с Тармо? – прикинул Милута, оглядывая пеструю толпу. – Да, а Спех-то где?
– Да уж не потеряется! – отмахнулась Загляда. Потерять Спеха и правда было бы нелегко – в любой толпе он был заметен, как яркий мухомор среди блеклых осенних листьев. На нем была надета белая, рубаха с вышивкой, красный плащ, подпоясан он был широким поясом, обшитым пестрой тесьмой. Не так давно переведенный добрым хозяином из челяди в кмети, получив право на красный плащ и сапоги, сын полоцкого гончара не упускал случая покрасоваться. На торжище он ходил, как говорится, на людей посмотреть и себя показать. По тому, как вольно и весело он держался, все разглядывая, ко всему прицениваясь и над всеми вокруг подшучивая, его скорее можно было принять за купеческого сына, чем за простого ратника-гребца.
– Ты глянь! – восхищенно тянул он, глядя на идущую мимо девушку-чудинку.
Светловолосая, голубоглазая, с мягкими чертами лица и розовым румянцем на щеках, девушка была похожа на цолусозревшую ягодку-земляничку. И одета она была под стать: на ней была светлая, почти белая одежда, обшитая красно-зеленой тесьмой, с бронзовой бахромой по подолу, а плечи ее покрывала зеленая накидка, сколотая на груди круглой серебряной застежкой. На лбу девушки был кожаный ремешок с нашитыми на него блестящими медными бляшками.