Ветер с Варяжского моря
Шрифт:
Вдвоем Арнора и Кетиль перетащили пьяного до бесчувствия Арнкеля в погреб и заперли там.
– Что ты еще придумал, Белый Медведь? – недоуменно расспрашивал Кетиль. – С чего ты так напился? И почему с ним? Если уж ты выпросил у Арноры столько пива и меда, то мог бы позвать меня. Все-таки ты уже пять лет зовешь меня своим другом.
Тормод сидел на том же месте, опираясь локтями о стол и стараясь удержать голову прямо. Лицо его раскраснелось, глаза он таращил, как сова. Вся его объемная фигура напоминала кожаный мех с пивом, который без поддержки упадет на пол. Стараясь получше напоить новгородского посланца, он немало выпил и сам.
– Не
– Может, и тебя в тот погреб? – негодующе спросила Арнора. – Эйрик ярл посмотрит на тебя сейчас и передумает брать на службу. Ты этого хочешь?
– Мудрый правду без подсказки скажет! – отозвался Тормод. – Железный Бок… Я мог бы позвать тебя, но все, что ты можешь сказать, я знаю и сам. Я знаю все твои мысли даже до того, как они придут в твою голову… Но не обижайся, друг! – воскликнул он, увидев обиду на честном лице Кетиля. – Я же не сказал, что это плохие или глупые мысли… Ты был моим другом пять лет, сделай еще одно доброе дело. Помоги мне дойти до бочки с водой.
– Отведи его к той бочке, что стоит за конюшней! – крикнула Арнора им вслед, когда оба норвежца направились к выходу. – Там лягушки!
Вечерний пир Эйрика ярла был шумен и весел. С каждым днем добыча возрастала: новые пленники заполняли корабельные сараи взамен увезенных, новые связки мехов, кошели с арабским серебром появлялись в кладовках Княщины. Почти половина войска Эйрика – пять из одиннадцати кораблей – уже покинула Ладогу и ушла в Зеленое море, но оставшимся хотелось все больше и больше. Сегодня говорили о Бело-озере. Кто-то из викингов раньше успел послужить там и теперь ярко расписывал меховые богатства тамошних жителей.
Тормод сидел за столом вместе со всеми и внимательно слушал. Он уже оправился, только лицо его было краснее обычного да в волосах и бороде заметны были влажные пряди.
– Не так уж скоро, я думаю, тебе придется снова увидеть море, Белый Медведь! – сказал ему Лейв Серебряный. – Как бы Эйрик в самом деле не остался здесь зимовать. Кто же уйдет от такого богатства!
– Он, как видно, думает, что забрался обеими ногами в ясли! – пробормотал Тормод. – Как бы вам не потерять и того, что есть!
– Я уже потерял по твоей милости самое лучшее, что успел найти! – Лейв насмешливо вздохнул.
Он уже раскаялся в своем благородстве и готов был счесть большой глупостью то, что позволил Загляде уйти, когда понял, как ему ее не хватает. Утешением ему служила только северная поговорка: «Что о том тужить, чего нельзя воротить?»
– Я обошел все сараи, куда собрали пленниц, все искал какую-нибудь девушку, похожую на Саглейд, – рассказывал Лейв Тормоду. – Но так и не нашел! На первый взгляд кажется, что она как все, а потом понимаешь – такая только одна. Отчего ты, Белый Медведь, потрудился завести только одну такую дочь?
– На всех не угодишь… – недовольно проворчал Тормод.
Лейв незаметно вздохнул. Ему хотелось самому над собой смеяться, как он раньше смеялся над товарищами, которым случалось терять голову из-за женщины. Асгерд была совсем не похожа на колдунью, но Лейву казалось, что она подменила его душу. Ему вспоминалось, как она плакала над раненым Тормодом, делалось жаль их обоих, и, удивительное дело, на ум приходили мысли, что все остальные пленники, уже увезенные и еще томившиеся в клетях и сараях, тоже кого-то любили и о ком-то плакали. И себя самого, последнего в роду, Лейву тоже делалось жалко. Почему он должен быть последним? Сын – всегда счастье, как говорил Высокий, даже если не застанет на свете отца. Но где теперь найти девушку, достойную подарить ему жизнь? С такими мыслями в викинге [203] не место. С такими мыслями остается обрезать волосы, побросать оружие в море и плыть в Ирландию, проситься к тамошним служителям Кристуса. Говорят, он тоже всех жалеет. И Лейву хотелось скорее в новый поход. Морской ветер сдует с него эту блажь.
203
Здесь «викинг» в значении «военный поход».
– Лучше не напоминай мне про мою дочь! – буркнул Тормод. – Я не знаю покоя с тех пор, как она ушла.
– А раньше ты знал покой? – Лейв усмехнулся. – Послушай, Белый Медведь, я слышал, будто ты ясновидящий. Ты должен знать, что теперь с ней.
– Да, иногда боги открывают мне истину, – задумчиво согласился Тормод. – Но мой дар таков, что мне открывается только доброе. Если бы с моей Березой Серебра все было хорошо, я бы знал об этом. А я ничего о ней не знаю!
– А что ты знаешь о нашей судьбе?
Тормод подозрительно посмотрел на Лейва:
– Я знаю кое-что. Но прости – об этом я скажу только вашему ярлу.
– Что ты хочешь сказать мне, Белый Медведь? – крикнул Эйрик. Непонятно, как он сумел расслышать слова корабельщика среди шума пира. – Уж не хочешь ли ты рассказать, где невеста Лейва, твоя дочь? что-то я давно ее не вижу.
– Лейв не беспокоится о ней, и тебе не стоит, – ответил Тормод. – А тебе, ярл, я хотел сказать о другом.
– О чем же? – спросил Эйрик и сделал знак своим людям, чтобы сидели потише. Заметно пьяный, Эйрик ярл раскраснелся, глаза его ярко блестели, движения стали суетливыми и размашистыми. – Рассказывай, Белый Медведь!
Тормод поднялся на ноги, чтобы его было лучше видно всем, приосанился.
– Люди в Альдейгье знают, что боги одарили меня даром ясновидения! – важно начал он. Оддлейв ярл кивнул, подтверждая его слова. – Но дар мой таков, что я знаю только доброе. И сегодня мне послано было видение. Я открою его тебе, Эйрик ярл. Но в обмен я попрошу тебя исполнить одну мою просьбу.
– Я клянусь исполнить ее, если твоя весть пригодится мне! – пообещал Эйрик. Держась за подлокотники кресла, он подался вперед, двигал бровями, пытаясь собраться с мыслями.
– Мне открылось, что вам не следует ходить на Белое озеро, – продолжал Тормод. – Я знаю, что со дня на день здесь будет конунг Висислейв с огромным войском. Все войско, которое он собрал для похода на бьярмов, он повернул сюда. Он уже давно имеет весть о твоем здешнем походе. И мой тебе совет: уходи, не дожидаясь его. Ты взял много добычи и хочешь взять еще. Но мудрые люди говорят: все знает тот, кто знает меру.
В гриднице настала тишина. Хмельные викинги соображали, что несет им весть старого корабельщика. Эйрик ярл нахмурился, щурил голубые глаза, звездами сиявшие на покрасневшем лице.