Ветер северо-южный, от слабого до уверенного
Шрифт:
На мгновение шелохнулась типично земная жалость, костюм стало жалко, но лишь на мгновение.
"Снявши голову - по волосам не плачут!" - бесшабашно махнул рукой Владлен Сергеевич, махнул мысленно, конечно. Кроме того, он ведь понимал, что никто, само собой, его новый костюм не присваивал, что надет он теперь на его же собственное, ставшее в момент смерти автономным, тело. А спецодежда, таким образом, выдана ему совершенно бесплатно и даже как бы в долг.
Обнаружив за спиной компактно сложенные крылья, Владлен Сергеевич моментально позабыл о каких-то презренных тряпках. Он сперва похолодел от страха, но тут же задохнулся от буйного
Но мало ли что кому написано на роду, если человек - сам кузнец своего счастья!
В общем, обнаружив за спиной пару больших, похожих на гусиные крыльев, Владлен Сергеевич задохнулся от восторга. Сразу же захотелось крылья испытать. Правда, было неясным, как же теперь управлять добавочной парой конечностей, есть ли в мозгах специальные центры управления полетом.
Он попытался, не задумываясь над этим, помахать крыльями. Вот просто взять и помахать, словно всю жизнь только этим и занимался. Вот так взять и как бы между прочим р-раз!..
С первой попытки не получилось, трудно ведь с непривычки захотеть не задумываться, со второй - тоже. Но с третьей крылья заработали. Как-то неуклюже и несинхронно, но начали действовать, задвигались на спине какие-то незаметные при жизни мускулы.
Крылья в распахнутом состоянии оказались еще больше, чем думалось вначале. И поднялась бы от них наверняка туча пыли, но не было пыли в этом ином мире.
Конечно, очень хотелось сразу и полететь, не откладывая, взглянуть на здешнюю землю с высоты птичьего полета, но, во-первых, не было под ногами ничего такого, что можно было бы с уверенностью назвать землей, во-вторых, не просматривалось над головой ничего даже отдаленно напоминающее небо, но, самое главное, нельзя же было взлетать ввысь без хотя бы мало-мальски отработанной техники пилотирования, а с высотой ведь не шутят.
(По-видимому, к этому моменту Владлен Сергеевич как-то нечаянно маленько призабыл, где находится. Иначе чего бы ему опасаться, ну, грохнулся бы с вышины, хряпнулся бы, сверзнулся. Да что бы с ним сделалось страшного на том-то свете!)
Поэтому, скрепя сердцем, решил Владлен Сергеевич пока не рисковать. Рассудил так: раз крыльями его оснастили, то и пользоваться ими обязаны научить. Иначе зачем крылья?
А легкость в теле была необыкновенная, просто не могло быть такой легкости на предыдущем свете, легкость была такая, что, казалось, и крыльев никаких не требуется, чтобы воспарить! С трудом удавалось удерживать себя от рвущейся из-под контроля несолидности.
(Да, и о том, что тело осталось где-то в другом месте, а потому легкость, переполнявшую Самосейкина, никак нельзя называть "легкостью в теле", он тоже как-то нечаянно маленько призабыл.)
Владлен Сергеевич прислушался. И отчетливо различил долетающую откуда-то издалека едва уловимую благостную музыку, неясные приглушенные голоса, какие-то вопли. И решил пойти на звук. Ему уже, признаться, слегка наскучило находиться в одиночестве, кроме того, оставалось еще много неясностей, которые не терпелось прояснить. Ну, например, где он находится, поскольку мысль о "том" свете была еще пока что слишком непривычной, слишком дикой для ориентированного на оголтелый атеизм
А как только Самосейкин решил пойти на звук, тотчас у него под ногами образовалось нечто, напоминающее тропинку и состоящее из того же серебристо-туманного материала, что и все окружающее пространство. Ему представлялось, что, пройдя несколько шагов, он непременно упрется в какую-нибудь преграду, но никакой преграды не оказалось, пространство, по мере надобности, раздвигалось перед ним и смыкалось позади, уплотняясь и темнея до черноты абсолютно черного тела, что, по-видимому, могло означать одно-единственное: дороги назад - нет. Впрочем, ему назад и не хотелось.
Голоса и музыка между тем усиливались, усилились также нечленораздельные вопли, явно человеческие, но как-то не возникало мысли, что где-то кого-то пытают, и было ощущение, что где-то кого-то хлещут березовым веником в жаркой баньке, и он орет от избытка чувств.
И вдруг Владлен Сергеевич как бы вынырнул из клубящегося серебристого облака. Оно осталось позади, рыхлое и подвижное, черным зловещим провалом внутрь, из которого доносило какой-то особенно зябкой прохладой. Вероятно, догадался Самосейкин, он только что миновал некий переходный тамбур между тем и этим светом.
Перед ним расстилался нормальный земной пейзаж и даже более чем нормальный, если учесть, что оставил Самосейкин родимую землю отнюдь не в самую лучшую для нее пору, а в пору изрядной экологической изнахраченности.
Здесь же он увидел зеленую лужайку, речку, лес на горизонте, мирно пасущихся на лужайке упитанных барашков, а также разноцветных пичужек, порхающих там и сям. То есть таких райских уголков в окрестностях родного Кивакина в ту пору уже ни одного не оставалось. И Самосейкину сразу захотелось сделаться обитателем этой потусторонней местности. Тем более что на одном из пригорков он разглядел небольшой коттеджик, очень похожий на те, что строили в родном райцентре для разнообразных местных руководителей.
Но гораздо ближе к Владлену Сергеевичу, на самом, можно сказать, переднем плане этой идиллической картинки стояла высокая белая дверь, сверху застекленная, стояла сама по себе и не падала, а возле этой двери толпилась изрядная очередь. Народ сидел на лавочках возле двери, а многие, кому мест на лавочках не хватило, терпеливо стояли рядом. Все были одеты в одинаковые белые балахоны, и очень трудно было различить в этой очереди мужчин и женщин.
Время от времени наверху коротко вспыхивала обычная электролампочка, покрашенная снаружи красной краской, дверь нешироко отворялась, и в нее протискивался очередной белый силуэт. Назад из двери не выходил никто, и с противоположной стороны было пусто, все та же лужайка, те же барашки...
И Владлен Сергеевич решил, что присмотреть и облюбовать коттеджик он всегда успеет (откуда только была уверенность, что квартирный вопрос решается на том свете так вот запросто?), коттеджик, подумалось ему, никуда не убежит, и двинул Самосейкин к людям. Это их приглушенные голоса слышались ему в переходном тамбуре, голоса, которые звучали теперь совершенно отчетливо.
– Вода все-таки лучше, чем смола...
– О теплопроводности я, признаться, не думал...
– Главное, не ври. Это тебе не на собрании, не на бюро, не на пленуме каком-нибудь, не перед женой мозги пудрить...